"Юрий Греков. Калиф на час " - читать интересную книгу автора

расположением, и от сытного обеда с красным кузельвеином местного
происхождения у него кровушка начинала поигрывать и даже возникали
непростительные, а порой и совсем бессовестные мысли. Неизвестно, чем бы
закончилась эта история, - те мысли приходили все чаще, и даже сны
определенного содержания стали беспокоить дона Эдуардо, да так, что утром
просыпался он разбитым, - но вскоре он стал получать недоуменные запросы с
плохо скрытым раздражением от своих подтяжечных патронов. Чем бы все это
кончилось, трудно сказать; может, обозлившись на безделье своего
полномочного представителя, выгнали бы шефы фирмы дона Эдуардо Франсиско
Адолфо Куртиса вон, а может, оказался бы он в один распрекрасный день под
ручку с Гертой (или Мартой?) у входа в местный костел XVI века... Трудно
сказать, как все пошло бы дальше, но тут как раз подоспело очередное
дядюшкино послание насчет возврата тысячи монет. И, вмиг разочтясь и
распрощавшись с подтяжечным поприщем, дон Эдуардо через неделю оказался в
диаметрально противоположном конце страны, обосновавшись на время в забытом
богом и людьми местечке в лесах Горронды.
Марта (или Герта?) осталась далеко-далеко, как будто ее и не было
вовсе. Сны некоторое время по привычке приходили, но недолго.
Этот малозначительный эпизод его биографии заставил дона Эдуардо
принципиально выяснить с самим собой отношение к таким предметам, как
женщина и женитьба. И по долгом размышлении он пришел к выводу, что выгоды
от этих предметов весьма сомнительны, а неудобства очевидны и многочисленны.
На одном месте по известной причине, как мы знаем, дон Эдуардо засиживаться
не мог. А путешествовать с вероятной супругой не только малоудобно, но и
весьма накладно. А там еще, не дай бог, детишки... Можно было бы, конечно,
при нужде сняться с места и без ведома семейства, но, поразмыслив, дон
Эдуардо решил, что это никак не выход. Накачивать себе на шею вдобавок к
дядюшкиным воплям еще целый хор никакого резона не было - от одного
преследователя еле-еле увернуться успеваешь.
Надо сказать, что это очень и очень важное ращение далось ему не без
труда: воспоминания о Герте-Марте время от времени влезали а его безмятежные
сны, особенно ближе к весне. А тут еще простучит перед носом на
каблуках-шпильках точеная дамочка, как паром обдаст. И это бы еще ладно. Но,
приглядевшись, Куртис сделал весьма неприятное открытие: встречные дамочки
(как про себя с некоторым пренебрежительным оттенком именовал он всех особ
женского пола приемлемого возраста) смотрят не столько на него, сколько
сквозь него. И хотя отношение к ним он определил для себя основательно,
столь явное и очевидное пренебрежение задевало его сильно, можно было бы
сказать, до глубины души, если бы таковая существовала вообще и у маклера
Куртиса в частности. И тогда он объявил войну, методы и приемы которой были
им до блеска отшлифованы на другой - сильной половине человечества.
Сидя на бульварной скамеечке после работы, он оглядывал проходивших
мимо женщин и намечал очередную жертву. Хмурых и старых пропускал
беспрепятственно, но стоило ему заметить улыбку или, того хуже, услышать
жизнерадостный смех или попросту углядеть в толпе оживленное девичье лицо,
внутри у него все замирало в предвкушении победы.
-Иди-иди. Посмеешься, когда муж те рыло начистит, - бормотал он про
себя, и в голове его, как по трафарету выведенные, вспыхивали строчки: "Ваша
жена находится в незаконной связи с... Доброжелатель". Или на работу:
"Аморальное поведение вашей..."