"Г.Грин. Ценой потери" - читать интересную книгу автора

полным хаосом. А слезы перед сном тоже будут? Пассажир резко встал из-за
стола и прошелся по неуютной комнате, подальше от игроков. Со стены на него
пристально смотрел новый папа, смахивающий на чудаковатого школьного
директора. На шоколадного цвета буфете лежало несколько romans policiers
{Детективные романы (фр.).} и стопки миссионерских еженедельников. Он
раскрыл один: похоже на школьный журнал. Отчет о футбольном матче в городке,
называющемся Обоко, и сочинение мальчика солидного возраста "Как я провел
каникулы в Европе" - продолжение следует. Настенный календарь с фотографией
другой миссии: точно такая же уродливая церковь из кирпича - материала,
совершенно не подходящего для здешних мест, рядом с ней дом настоятеля,
обведенный верандой. Может быть, конкурирующее заведение? На фоне обоих
зданий группа отцов-миссионеров - тоже смеются. Пассажир старался
припомнить, когда же впервые смех стал противен ему, как дурной запах.
Он вышел в залитую луной темноту. К ночи в воздухе было столько влаги,
что мельчайшие капельки ее оседали на щеках дождевой пылью. Свечи, все еще
горевшие на понтонах, и ручной фонарик, с которым кто-то ходил по палубе,
показывали ему, где пришвартовалась их баржа. Он повернул от реки и нашел
тропинку, начинавшуюся за классными комнатами семинарии и уводившую в те
места, которые географы назвали бы центром Африки. Сам не зная зачем, он
пошел по ней при свете луны и звезд; впереди слышалась какая-то музыка.
Тропинка привела его в поселок и вывела дальше. В поселке не спали, может
быть, потому, что было полнолуние. Если так, значит, лунные фазы отмечают
здесь точнее, чем он в своем дневнике. Юноши били в старые консервные банки,
подобранные в миссии, - банки из-под сардин, бобов и сливового джема; кто-то
бренчал на самодельной арфе. Из-за небольших костров на него смотрели черные
лица. Какая-то старуха неуклюже приплясывала, вихляя бедрами, обтянутыми
мешковиной, и опять наивное простодушие смеха кольнуло его. Они смеялись не
над ним, смеялись между собой, а он, как и в общей комнате семинарии, был
брошен один в том краю, где смех - все равно что непонятные звуки вражеского
языка. Поселок был очень бедный: соломенные кровли глиняных хижин, давно
изъеденные дождями и крысами, женщины в тряпье вокруг бедер, служившем в
свое время тарой для сахара или зерна. В поселке жили пигмоиды - гибридные
потомки настоящих пигмеев. Враг этот был не из самых сильных. Он повернулся
и зашагал назад к семинарии.
В комнате никого не было, партия в карты уже расстроилась, и пассажир
пошел в отведенную ему спальню. Он успел так привыкнуть к своей маленькой
каюте, что почувствовал себя беззащитным в этом огромном пространстве, где
только всего и было что умывальник, на нем кувшин, таз и стакан, да еще
стул, узкая койка под сеткой от москитов и бутылка кипяченой воды на полу. В
дверь постучали, вошел один из миссионеров, по-видимому, отец настоятель. Он
сказал:
- Может быть, вам нужно что-нибудь еще?
- Нет. Мне ничего не нужно. - Он чуть было не добавил: "В том-то все и
горе".
Настоятель заглянул в кувшин - полно ли налито.
- Вода у нас бурого цвета, - сказал он, - но чистая.
Он приподнял крышку мыльницы, проверяя, не забыли ли положить мыло. В
мыльнице лежал нетронутый ярко-оранжевый кусок.
- "Лайфбой", - с гордостью сказал настоятель.
- Я не мылся этим мылом, - сказал пассажир, - с самого детства.