"Грин Грэм. Конец одного романа" - читать интересную книгу автора

гвардейцем переспать. Конечно, с Генри я не спал, но сделал, что мог. В
первый же вечер, когда я повел Сару в ресторан, я твердо и холодно решил
расспросить как следует жену чиновника. Она этого не знала; она думала, что
я искренне интересуюсь ее жизнью, и, наверное, из-за этого я ей понравился.
Я спрашивал, когда Генри завтракает, как ездит на службу - в метро, в
автобусе, в такси? - приносит ли домой работу, есть ли у него портфель с
гербом. Так мы подружились - она была рада, что кто-то всерьез о [носится к
Генри. Он человек значительный, как значителен слон,- он крупный чиновник;
но есть значительность, к которой очень трудно относиться всерьез. Служил он
в министерстве социального обеспечения, которое называли министерством
домашнего очага, и позже я смеялся над этим в те минуты, когда по злобе
хватаешь любое оружие. Я нарочно сказал Саре, что спрашивал про Генри только
для книги, чтобы его описать, а персонаж - нелепый, комический. Тогда и
разлюбила она мой роман. Она была на редкость предана мужу, ничего не
скажешь, и в темные часы, когда бес овладевал моим разумом, я злился на
безобидного Генри, выдумывал сцены, которые стыдно записать. Однажды Сара
провела у меня целую ночь (я ждал этого, как ждет писатель последнего слова
книги), и моя случайная фраза испортила то, что иногда казалось нам полным
счастьем. Часа в два я уснул, проснулся в три и разбудил Сару, положив ей
руку на плечо. Наверное, я хотел все уладить, пока моя жертва не повернула
ко мне прелестное заспанное лицо. Она глядела доверчиво, она забыла ссору, и
даже это разозлило меня. Какие мы, люди, плохие, а еще говорят, что нас
создал Бог! Мне трудно представить Бога, который не прост, как уравнение, не
ясен, как воздух. Я сказал ей: "Лежу, думаю о пятой главе. Жует Генри кофе
перед важным заседанием?" Она покачала головой и тихо заплакала, а я,
конечно, сделал вид, что удивляюсь - - что тут такого, я думаю о моем
герое, Генри обидеть не хотел, самые симпатичные люди жуют кофейные зерна, и
так далее. Она выплакалась и уснула. Ока вообще крепко спала, и даже на это
я сердился.
Генри быстро выпил ром, печально глядя на розовые и оранжевые ленты. Я
спросил:
- Как провели Рождество? - И он ответил:
- Очень мило, очень мило.
- Дома?
Генри посмотрел на меня, как будто удивился, что я произношу это слово.
- Конечно.
- А Сара в порядке?
- Да.
- Еще рому?
- Теперь я закажу.
Пока он заказывал, я пошел в уборную. Стены были исписаны. Я прочитал:
"Чтоб ты лопнул со своей грудастой бабой!", "Доброй вам гонореи, счастливого
сифилиса",- и поскорей вернулся к веселому серпантину. Иногда я слишком
ясно вижу себя в других, и беспокоюсь, и очень хочу поверить в святость, в
высокую добродетель.
Чтобы огорчить Генри, я повторил ему надписи, но он просто сказал:
- Страшная штука ревность.
- Это вы про грудастую бабу?
- Про все. Когда нам плохо, мы завидуем чужому счастью. Я никак не
думал, что такому можно научиться в министерстве. Вот и снова я пишу с