"Борис Гребенщиков. Книга-прозы" - читать интересную книгу автора

профессионала. Так что при-ходится сначала его дожидаться, а потом
высокоинтеллектуально объяснять, что после выпитых нами семнадцати
литров кофе говорить о еще каком-либо пребывании в кафе несколько
невежливо. Затем Т.Б. допускает тактическую ошибку, вскользь
упромянув о тех двух часах, на протяже-нии которых мы ждем некоего
басиста. Учитывая, что он пришел сегодня даже на шесть минут
раньше срока, Сатчьяван пытается вспомнить, для кого же характерны
опоздания на сроки, большие часа. Но это дает слишком много поводов
для воспоминаний, поэтому тема признается неакту- альной, и все
трогаются к репетиционному корпусу.
М-да, рыбаки. Вторжение рыбаков. Рыбаки вторгаются в жесткий
плацкартный вагон и начинают класть свои кованые ящики прямо на
виолончель. А на нее не то что кованый ящик положить - сесть и то
нельзя. Благо, тогда отбили вторжение. Но все равно, что вы
думаете? Ни с того ни с сего вдруг сломалась подставка перед
выходом на сцену. Даже Таллинн, и тот сдался на милость
акустической музыки - несмотря на то, что мы были волосаты и
немодно одеты; несмотря на вызывающие дрожь сравнения с Ахматовой и
упреки в символизме; несмотря на отсутствие "бумажек" и прочих
ведомостей - сдался. И даже в газете пропечатали. Ан нет, рыбаки
таки сумели всунуть свой коловорот в гущу событий. И пришлось Т.Б.
торчать на огромной сцене ГПИ, словно в ожидании годо, пока
опомнившийся Джая не вырос у рояля, как живой провозвестник
настоящей спонтанной музыки. И потом уж только, чуть ли не к концу
"Вудстока", выполз Христофор, сорвав немедленный аплодисмент своей
назло рыбакам и Тимошенко приведенной в сознание челлой. А
репетицию принято начинать с настройки. То есть, Сатчьяван пытается
добиться угодного ему сегодня звука, а электрический бас играет
все-таки громко, даже при настройке усилителя; Христофор ищет
подставку и прочие выпадающие детали своей виолончельной машины; а
Т.Б. хочет услышать звук ля, и поэтому долбит по клавише, не давая
Сатчьявану преуспеть в подборе нужного тембра. В конце концов
наступает начало, когда все настроено - и, вместо того, чтобы
начать, Т.Б. начинает искать "Беломор". О рыбаках разговоры
временно прекращены. По дороге Христофору пришли в голову
подозрения относительно Сатчьявановского послерепетиционного
времяпрепровождения. Действительно, кто в наш стрессовый век
добровольно откажется от чашки чая после четырехчасового играния
"Сна", набитого тритонами и прочими старательно собранными по
принципу максимальной неудобоваримости интервалами? Так что, хоть
Т.Б. и возражает в том смысле, что, дескать, не те рыбаки люди,
чтобы играть рок-н-ролл с детских лет, и что, дескать, не тот
Сатчьяван человек, чтобы забыть, что именно этим-то он всю жизнь и
занимался; однако, порешили на том, что, поиграв часика с два,
Сатчьяван не сможет выдержать перекрестного допроса и во всем
признается, как на духу. Рыбак не рыбак, ну а все-таки черт его
знает. Однако к перерыву все о рыбаках забывают. Не до того. "Блюз
Печального Дня" оказывается несколько сложнее, чем предполагалось,
и после того, как Т.Б. чуть не срывает голос в мидл-эйте, а струна
на акустике все-таки лопается, решено перекурить. На это Сатчьяван