"Роберт Грэйвс. Я, Клавдий (Роман, #1) [И]" - читать интересную книгу автора

уверена, что ты все знаешь, но вопрос этот слишком больной, чтобы
обсуждать его даже со мной..." Август, стиснув виски, со слезами отвечал,
что до него не доходили никакие слухи и он не питал ни о чем никаких
подозрений, будучи уверенным в том, что его дочь - самая добродетельная
женщина Рима. Почему же тогда, спросила Ливия, Тиберий добровольно
удалился на Родос? Может быть, ему нравится жить в изгнании? Нет, он уехал
потому, что был не в силах обуздать распутство жены и огорчался тем, что
Август, как он полагал, закрывает на это глаза. Поскольку Тиберий не хотел
восстанавливать против себя Гая и Луция, ее сыновей, обращаясь к Августу
за разрешением о разводе, что ему еще оставалось, как не покинуть
пристойным образом Рим?
Разговор о Тиберии пропал зря, Август накинул полу тоги на голову и ощупью
направился в свою спальню, где заперся и оставался там, никого, даже
Ливию, к себе не пуская, целых четыре дня, в течение которых он не ел, не
пил и не спал и даже ни разу не брился, что было еще большим
доказательством глубины его горя. Наконец Август дернул шнур, который
проходил через отверстие в стене в комнату Ливии: серебряный звоночек
зазвонил. Ливия поспешила к нему, придав лицу любящее, заботливое
выражение; Август, все еще не доверяя голосу, написал на вощеной табличке
одну фразу по-гречески: "Пусть ее отправят в пожизненное изгнание, но не
говорят мне куда". Он протянул Ливии перстень с печатью, чтобы она
написала в сенат письмо от его имени, рекомендуя изгнание Юлии. (Эта
печать, между прочим, представляла собой большой смарагд, на котором была
вырезана голова Александра Македонского в шлеме, и была похищена из его
гробницы вместе с мечом, нагрудником и прочей амуницией героя. Август
пользовался этой печатью по настоянию Ливии, хотя и не без колебаний, так
как сознавал, что это слишком самонадеянно с его стороны. Но однажды ему
приснился сон: сердито нахмурившись, Александр отсек ему палец, на котором
был перстень. Тогда Август сделал себе собственную печатку: рубин из
Индии, обработанный знаменитым золотых дел мастером Диоскуридом, которую
наследники Августа носили как знак их верховной власти).
Ливия написала письмо сенату в очень сильных выражениях. Она сочинила его,
следуя стилю самого Августа, которому было нетрудно подражать, так как он
всегда предпочитал ясность изяществу, например, сознательно повторял одно
и то же слово в предложении вместо того, чтобы подыскивать синоним или
использовать перифразу (как это обычно принято в изящной словесности), и
имел склонность злоупотреблять предлогами. Ливия не показала письмо
Августу и послала его прямо в сенат, который тут же вынес решение о
пожизненной ссылке Юлии. Ливия перечислила ее проступки в таких
подробностях и выразила, якобы от лица Августа, такое к ним отвращение,
что лишила его всякой возможности изменить впоследствии свой приговор и
просить сенат вернуть Юлию в Рим. Попутно Ливия обстряпала неплохое
дельце, представив в качестве любовников Юлии трех или четырех человек,
погубить которых было в ее интересах. Среди них был один из моих дядьев,
Юл, сын Антония, к которому Август весьма благоволил ради Октавии и сделал
его консулом. Назвав его имя в письме к сенату, Ливия всячески
подчеркивала, какой неблагодарностью он отплатил своему благодетелю, и
намекала, что у них с Юлией был сговор захватить верховную власть. Юл
наложил на себя руки. Я думаю, что обвинение в заговоре не имело под собой
оснований, но как единственный оставшийся в живых сын Антония от Фульвии