"Гюнтер Грасс. Собачьи годы" - читать интересную книгу автора

придется эту свою настойчивость обосновать ссылкой на причины. А причина
всех этих роскошных эффектов по случаю чудесного исцеления бабки Матерн
была и есть только одна: все Матерны, особливо же "скрыпучая", скрежещу-
щая зубами ветвь их рода - от средневекового разбойника Матерны через
бабку, которая была самая что ни на есть Матерн, даром что замуж и то за
кузена вышла, и вплоть до младенца Вальтера Матерна, - все они питали
врожденную склонность к грандиозным, можно сказать, почти оперным сцени-
ческим эффектам. Так что бабка Матерн в мае семнадцатого года воистину и
вправду не просто тихо и как бы само собой восстала из немощи и отправи-
лась спасать гуся, а сперва устроила целый - вышеописанный - фейерверк.
К этому следует добавить вот что: покуда старуха Матерн пыталась
спасти гуся, а сразу после этого научить бедную Лорхен уму-разуму с по-
мощью деревянной поварешки, из Штегена, уже миновав Юнкеракер и Пазе-
варк, направлялась к дому голодная праздничная процессия из трех пово-
зок, каждая в упряжке из двух лошадей. И как ни подмывает Браукселя по-
ведать о последующей трапезе - поскольку от гуся отодралось не слишком
много, пришлось тащить из подвала заливное и солонину, - он вынужден ос-
тавить праздничное общество за этим роскошным столом, увы, без свидете-
лей. Никто никогда не узнает, как в разгар третьего года войны обжира-
лись Ромейкесы и Кабруны, все Мильке и вдова Штанге, набивая животы под-
горелой гусятиной, заливным, солониной и маринованной тыквой. Особенно
жаль Браукселю эффектной сцены выхода к гостям расколдованной и шустрой,
как прежде, старухи Матерн; единственная, кого ему дозволено изъять из
этой сельской идиллии и перенести в текст, - это вдова Амзель, ибо она
приходится матерью нашему толстячку Эдуарду Амзелю, который с первой по
четвертую утреннюю смену доблестно трудился, выуживая из поднявшейся
Вислы жерди, доски и набрякшее, тяжелое, как свинец, тряпье, а сейчас,
сразу за крестинами Вальтера Матерна, пришел и его черед креститься.
Восьмая утренняя смена
Много-много лет назад - если уж рассказывать, то Брауксель больше
всего любит сказки, - жил в Шивенхорсте, рыбацкой деревушке, что на ле-
вом берегу при впадении Вислы в море, торговец Альбрехт Амзель. Керосин
и парусина, канистры для питьевой воды и тросы, сети и ящики для угрей,
бредни и всякая прочая рыбацкая снасть, деготь и краска, наждачная бума-
га и нитки, промасленная ткань, вар и смазка - вот чем он торговал, а
еще инструментом всех видов, от топора до перочинного ножа, не считая
того, что хранилось на складе, - столярных верстаков и шлифовальных кру-
гов, велосипедных шин и карбидных ламп, полиспаста, лебедок и тисков.
Морские сухари громоздились здесь вперемешку со спасательными жилетами,
спасательный круг, целехонький, только без надписи, уютно обнимал огром-
ную стеклянную банку с солодовыми леденцами; пшеничная водка, любовно
именуемая "хлебной", разливалась по стопкам из пузатой, зеленого стекла
бутыли в оплетке; ткани на метр и мерный лоскут, но и готовое платье,
как ношеное, так и новое, тоже имелось в продаже, а к нему, разумеется,
вешалки, подержанные швейные машинки и шарики нафталина. Но, несмотря на
нафталин и деготь, керосин, карбид и шеллак, в лавке Альбрехта Амзеля -
солидном, на бетонном фундаменте, деревянном строении, которое каждые
семь лет красили темно-зеленой краской, - первым и главенствующим запа-
хом был запах одеколона, а вторым, задолго до того, как начинал чувство-
ваться и нафталин тоже, был одуряющий аромат копченой рыбы, ибо Альбрехт