"Гюнтер Грасс. Собачьи годы" - читать интересную книгу автора

ва.
Вообще католицизм семейства Матернов определялся, как и положено в
семье мельника, тем, откуда ветер дует, а поскольку на побережье в любой
день какой-никакой ветерок обязательно сыщется, ветряное колесо мельницы
Матернов худо-бедно крутилось круглый год, как крутилось и все семейс-
тво, воздерживаясь от чрезмерно частых и раздражающих соседей-меннонитов
походов в церковь. Только на крестины и похороны, на свадьбы или по
большим праздникам часть семьи отправлялась в Штеген, да еще раз в году,
по случаю праздника тела Христова и положенной в этот день процессии,
вся мельница, включая козлы со всеми их шпонами и гнездами, мельничные
балки и постав, кружловину, седло и поворотный брус, а перво-наперво
крылья со всеми их щитиками окроплялись святой водой и осенялись крест-
ным знаменем - роскошь, которую, кстати говоря, Матерны ни в жизнь не
смогли бы себе позволить в таких истово меннонитских деревнях, как Юнке-
ракер или Пазеварк. Однако меннониты деревни Никельсвальде, которые все
как один выращивали на жирных землях поймы тучную пшеницу и волей-нево-
лей зависели от католической мельницы, обнаруживали куда больше учтивос-
ти, то есть не боялись носить одежду с пуговицами, а особливо с настоя-
щими карманами, благо туда было что положить. Один только рыбак и нику-
дышный крестьянин Симон Байстер оставался истовым меннонитом, с крючками
и петлями, был неучтив и без карманов, поэтому на его лодочном сарае
красовалась деревянная вывеска с надписью завитушками:
Кто крючки да петли носит, Того Боженька не бросит. У кого карман да
пуговицы, Тот навек с чертями спутается.
Но Симон Байстер был в Никельсвальде один такой, кто возил молоть
свое зерно не на католическую мельницу, а в Пазеварк. Однако, похоже,
это все-таки не он в тринадцатом году, незадолго до большой войны, уго-
ворил спившегося батрака из Фраенхубена подпалить мельницу Матернов чем
только можно и со всех концов. Пламя уже выбивалось из-под козел и ста-
нины, когда Перкун, молодой пес работника Павла, которого, впрочем, ник-
то иначе как Паулем не называл, неистово мечась вокруг мельницы черным
волчком и оглашая округу сухим, хриплым лаем, все-таки заставил и Павла,
и его хозяина-мельника выйти на крыльцо.
Павел, или, проще говоря, Пауль, привел с собой этого зверюгу из Лит-
вы и охотно показывал всем желающим нечто вроде его родословной, из ко-
торой явствовало, что бабка Перкуна по отцовской линии была то ли поль-
ской, то ли литовской, то ли русской волчицей.
А Перкун зачал Сенту; Сента принесла Харраса; Харрас зачал Принца; а
Принц творил историю... Но пока что бабка Матернов все еще сиднем сидит
в своем кресле и может только лупать да вращать глазами. Не в силах ше-
вельнуться, она вынуждена просто наблюдать, как невестка хлопочет по до-
му, сын возится на мельнице, а дочь Лорхен бог весть чем занимается с
работником Павлом. Но работник пропадет на войне, а Лорхен после этого
малость потеряет рассудок: с этой поры она повсюду - в доме и на огоро-
де, на мельнице и на дамбе, в зарослях крапивы и в сарае у Фольхертов, в
дюнах и босиком по прибрежному песку, за дюнами и в чернике прибрежной
рощи - всюду будет искать своего Пауля, о котором так никогда и не узна-
ет, кто - пруссаки или русские - загнал его в сырую землю. И только пес
Перкун неизменно будет сопровождать в этих поисках кротко увядающую мо-
лодицу, делившую с ним одного господина.