"Даниил Гранин. Ты взвешен на весах... (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

занят своими поисками. К сожалению, Щербаков не сумел объяснить, в чем
состояли эти поиски. И что за городок на Урале - не упомнил, как-то
прослушал и то, под каким псевдонимом работал Малинин, все это в разговоре
с Челюкиным представлялось не важным, теперь же вызывало законные вопросы.
Щербаков отмахивался от них, и рассказ терял убедительность. Кто-то
засмеялся - может, он разыгрывает их? Алла уговаривала его выпить крепкого
чаю. Он почувствовал, что ему не верят, и сбился. Он не понимал, для чего
им нужны адреса, фамилии, все это только мешало, разве это важно,
подробности можно выяснить у того же Челюкина. Отправились за Челюкиным,
но найти его не могли.
После чая Щербакова развезло. Он вытирал губы от набегавшей слюны и
говорил все громче:
- Проститься с миром! Без сожаления! Понимаете? Раз Челюкин признал
себя ничтожеством, я ему верю. Тогда ответьте, где же пребывал Малинин
последние годы, а? Опровержение имеется? То-то!
Тут Фалеев, кисло кривясь, заметил - мало ли что наплетут
безответственные типы вроде Челюкина. Следует критически относиться к
такого рода измышлениям. Многие теперь будут клеиться к имени Малинина, не
постесняются. Ишь ты, какую криминальную историю расписал. Ну да она
рассчитана на легковерных, на тех, кто плохо знал Малинина, его
жизнелюбство... Говорил он тоном посвященного, но без насмешки, даже как
бы выручая Щербакова, пробуя все закруглить в анекдот, а как анекдот,
преподнесенный Щербаковым, такая версия допустима и может служить
предметом веселых обсуждений. От Щербакова требовалось вздохнуть,
посмеяться. Он же повел себя бестактно, заспорил с Фалеевым, доказывая,
что все так и было, хотя никаких доказательств не приводил. Размахивая
руками, разбил фужер, и тогда Фалеев постучал пальцем по столу и сказал
строго, что имя Малинина отныне принадлежит истории нашего искусства и
трепать его никому не будет позволено.
Алла тащила Щербакова прочь от Фалеева.
- Не принимайте его всерьез, - уверяла она, - поддали они там.
"Не принимайте всерьез" - более всего обидело Щербакова. Среди этих
красных, лоснящихся, поглупевших от водки физиономий он не находил ни
одной, где мелькнуло бы хотя бы сочувствие. У него не было здесь друзей.
Жалость к себе пронзила его - ни одного друга, в сущности, нигде у него
нет, друга, которому интересны его чувства и мысли. Господи, как он
одинок! Накрашенное лицо Аллы расплылось.
- Кто из вас на такое способен? Никто! - выкрикнул он. - Вставил вам
Малинин фитиль! Не нравится?
От увещеваний он пуще расходился, совсем по-пьяному куражась, так что
пришлось вывести его. Сделал это Андрианов, единственный, кого Щербаков
послушался.
На улице было светло от снега. Белизна, еще непривычная глазу,
замалевала газоны, крыши, деревья, подоконники. Стало празднично чисто,
город словно прибрался. Андрианову расхотелось возвращаться назад.
- Пойду домой, - сказал он. - Черт с ними. Поминки долгие, память
короткая. Алку я предупредил, она Фалееву объяснит, что ты из-за нее
взбеленился; Заревновал. Потому что с Фалеевым лучше не связываться, он из
тебя любой гибрид сделает.
На улице было тихо, шагов не слышно. Это от снега, - сообразил Щербаков