"Даниил Гранин. Прекрасная Ута (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

нашу землю.
Прошло каких-то двадцать лет после войны, и приходилось рассказывать
про такие вещи.
Алан Маршалл, тот выругался. Алан совсем не воевал, но зато он был в
Советском Союзе и в Германии, и для него понятие "скучная война" звучало
кощунством.
Зачем спустя двадцать лет, где-то в Австралии, мы писатели - ни один из
нас не пишет о войне, - говорили об этой старой войне, спорили, ссорились?
Я не хотел о ней вспоминать, меня куда больше интересовала Австралия,
интересовал Белл Дэвидсон - превосходный писатель и наш друг, один из
любимых моих писателей, Алан Маршалл, его дом, хозяйки его дома - две
яростно добрые женщины, - сестры Алана, его сад, поразительная судьба
Алана, детские рисунки, развешанные в его кабинете, да мало ли что. А в
Пакистане на кой черт мне нужны были разговоры о немцах, о гитлеровцах, в
этом таинственном для меня городе Карачи, где по улицам между роскошными
машинами бредут верблюды, запряженные в телегу, где мчатся авторикши с
колясками, разукрашенными мишурой, стеклярусом, как некогда наши карусели.
В зеленом саду отеля бесшумно скользили стройные сарацинки в белых и
розовых сари, официанты несли большие блюда - бхуджи и медные кувшины -
лота, так звучно называли их. Мне хотелось узнать о кастах, о нищих, об
Упанишадах, о борьбе с чумой. Вместо этого мы говорили о войне с
Германией.
Я не начинал этого разговора, я избегал его, но всякий раз он возникал
сам по себе.
Однажды мне показалось, что этих разговоров скопилось слишком много,
лучший способ отделаться от них - написать что-либо, например, очерк. Но
почему-то очерк не получился. После войны я четыре раза приезжал в ГДР и
всякий раз, возвращаясь, хотел написать о своей поездке. Не путевые
картины, а о том, как бывший солдат приехал в Германию. Не бог весть как
оригинально, и чем дальше, тем более избитой становилась эта тема. Я
начинал и бросал где-то на половине. А казалось бы, чего проще - советский
солдат среди тех, кто стрелял в него и в кого стрелял он и промахнулся.
Встречи промахнувшихся.
Мне было бы легче, если б я мог считать приятеля Клемма Кристенса
сукиным сыном. И если б я мог в чем-то заподозрить Белла Дэвидсона. И того
редактора газеты в Карачи, который на приеме стал доказывать, что мы не
имеем права запрещать фашистскую литературу у себя. Если мы свободная
страна, чего мы боимся издать "Майн кампф" Гитлера и всякие записки
фашистов.
Они знали про нашу войну главным образом из книг Александра Верта,
которые переведены на многие языки. Я читал Верта, это честные книги, он
провел все годы войны у нас, английским корреспондентом, он знает многое
из того, что я, например, не знал, но он и не знает многого из того, что
мы все знали, вернее чувствовали. Верт хорошо поработал, и книги его
хорошо работают. Но неужели мы сами не могли написать о своей войне?
Историю ее - не академическую многотомную, которую пишут военные
специалисты и историки. А историю душевной нашей жизни в годы войны - как
мы жили, как мы воевали, что думали, что чувствовали, как менялись мы и
наши чувства. Наше чувство к Родине, наше понимание ответственности за
судьбу мира, как менялось наше отношение к немцам. Ведь оно было разным в