"Даниил Гранин. Прекрасная Ута (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

которое погиб его отец, оказалось позорным, преступным, нить была порвана,
позади у Вернера была пустота. Он не был звеном, он был обрывок.
- ...Нигде "благонамеренные" не были в таком почете, как в Германии...
- Подожди, но было и другое, - сказал я. - Была революция, Либкнехт,
Тельман, юнгштурм, рот-фронт, немецкая компартия. Разве мы не гордились
немецкими коммунистами? Мы пели песни Эйслера, ты помнишь Эрнста Буша?
Всегда оставалась Германия Томаса Манна и Брехта, и сегодня...
- Ну да, конечно, две Германии, так удобно и просто. А вот не
получается, - он постучал себя по заросшей седым волосом груди. - Внутри у
меня никак не разделить. Логически - пожалуйста, я себе доказывал: фашисты
виноваты, немцы ни при чем. Поскольку фашизм уничтожен, то все претензии
списаны. Ан нет, что-то такое осталось. Я по своей учительской привычке и
так, и этак выяснял - что именно. Почему осталось. Думаю, ведь не зря
осталось. По-твоему, полезно полное отпущение грехов? Должны немцы
чувствовать себя виноватыми? Да, да, народ. Некоторые ведь как считают -
народ ни в чем не может быть виноват, народ, мол, всегда прав. Извините.
Виноваты, перед другими народами виноваты. И пусть отвечают. Чтобы впредь
не допускали. Другие народы должны тоже знать - есть ответственность.
Существует. Вот именно ответственность каждого народа перед всеми
остальными народами...
Но тут мне пришли на ум мои разговоры с молодыми немцами о том, до
каких пор нужно напоминать о фашизме, сколько можно виноватить, от
постоянных попреков появляется чувство неполноценности, оно мешает
душевному оздоровлению народа, я вспомнил их споры и рассуждения о
гарантиях и опасностях.
- Ага, им не нравится, - обрадовался учитель. - Страдают - и очень
прекрасно. Страдание - исцеляющее чувство. Да, да, через страдание к
добру... - Он вдруг удивленно замолчал, хлопнул себя по голому колену. -
Надо же, Федор Михайлович Достоевский это же самое писал, и где, здесь же,
в Руссе, может, вот здесь, в купальне, сидел и про это думал...
Меня заразило его удивление. Прошло почти сто лет. То же солнце, такие
же поросшие зеленью ступеньки под той же водой, и опять те же мысли и
чувства способны мучать людей. И как сто лет назад, мы спорим о том же...
Прекрасно, что дух человеческий не привязан ко времени, он сильнее
времени, он больше, чем время, земля вращается, а мы можем обгонять ее и
возвращаться назад. Неважно, что время движется только в одну сторону и
нет обратного пути от смерти к рождению.
...А Лойтенберг стоял чистенький, целехонький, в красных колпаках
черепичных крыш, аккуратный старичок со всеми своими ратушами, кирками,
фонтанчиками, особнячками... Учитель имел право на злость, но имел ли он
право на несправедливость?
Шестая по счету пивная, куда я зашел, помещалась под ратушей.
Благодушный пивной хмель укачивал меня. Шестой стакан пива появился передо
мной, на этот раз пиво было черное. В каждой пивной было свое фирменное
пиво, свои завсегдатаи, у них были свои столики, вновь входящий стучал по
столу в знак общего приветствия, хозяин приносил ему, не спрашивая, стакан
его пива - подогретого, холодного, пива с водкой, пива с вином.
Я сел у окна, чтобы видеть площадь. Играла старенькая радиола. На
стенах висели потемнелые гравюры и выведенные готическим шрифтом изречения
местных трактирщиков.