"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

Может, тоже припомнил ту старуху и камень, поставленный отцом. У
Поливанова ничего зря не бывает.
"...Детям - образование, специальность дадут. А как научить их видеть
красоту? Поскольку религии нет, то воспитание любви и красоты остается
через природу и искусство. У нас на провинцию искусства не хватает.
Природы же - наоборот, сколько угодно. Детям я и стараюсь ее показывать.
Но мать боится воспитания в красоте, потому что красота - источник
слабости. Я бы с ними странствовать пошел. Как Сковорода".
"В человеке время идет болезненно, не так спокойно, как в дереве или
рыбе".
Лосев перелистал несколько страниц. Отвлеченные рассуждения усыпляли.
Когда-нибудь на досуге он перечтет их повнимательней, может что-то и
вычитает.
Застарелая враждебность к отцу снова всколыхнулась в нем: мать, тяжело
дыша, прибегала с работы - и на огород - таскать воду, топить печку, мешки
картошки тянула на тачке, а отец, философ, красоту высматривал, свои
умствования заносил в тетрадь, время в нем, видите ли, шло болезненно,
искал, не где подзаработать, не как детей прокормить, - душу в камне он
разыскивал. Все эти умничания, как бы ни были они забавны, неожиданны, все
это не занятие для мужчины. Какая может быть польза философствовать, Лосев
никогда не видел в этом практического смысла. Что они сделали конкретно,
толкователи, утешители, которые придумывали всевозможные учения, и теории,
и объяснения? Люди так же страдали, так же искали справедливости, так же
умирали. Веками громоздились философские системы, не отменяя друг друга,
не уходя в прошлое, пристраивались, лепились, вспухали, пребывая где-то в
безопасной дали от подлинных человеческих забот, никак не пересекаясь с
той жизнью, какая происходила в Лыкове, ничем не облегчая забот матери. От
живописи было хоть удовольствие и красота, а от отцовских утопий?
Дальше шли страницы, написанные карандашом. Почерк стал бегучим,
неразборчивым, карандаш бледный. Лосев перевернул страницу и еще, и готов
был бросить тетрадь, но в глаза бросились знакомые фамилии: сперва Пашков,
потом Шурпинов.
"...думал, что из лжи ничего нельзя создать, потому что ложь есть
ничто. Оказывается, еще как можно. Ложь не ничто, потому что ложь
переходит в страх... Мы шли к рынку. Уж какие мы закадычники, а он мне ни
гугу, ни словечка. А в городе уже все знали. На третий день застрелился
Гоша. Все делают вид, что произошел несчастный случай - чистил человек
ружье и нечаянно выстрелил. Лицемерие? Зато похороны с оркестром, зато
семье пенсию. Лицемерие? Зато квартиру казенную оставят детишкам. Квартиру
оставят - зато никто ни слова, почему Гоша Пашков ушел из жизни. И я,
можно сказать, лучший друг, молчал на кладбище, молчал на поминках, ни
звука не издал. Потому что врать не мог, а правда моя не нужна. Да и сам
Гоша, значит, не хотел, если никакой записки не оставил и все изобразил,
как будто собирался на охоту.
Люди кончают с собою от... Нет, причины нет, хотел написать - от
страха, но не то. Не одна причина, а множество сложиться должны в
понимании того, что жизнь не получилась. Так рвут письмо, которое начато
не так, так гончар мнет... Не получилось. Какое-то ощущение, что начать
надо по-другому. Взыскательность, если угодно. Природа не против
самоубийства в том случае, когда это не приносит урона. Мать, у которой