"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу авторамне, старые, я договорился с Каменевым, отпечатаем набор сувенирный,
буклет. - Почтовые ящики, литографии, сказала Таня. - А что, она красивая была? Поливанов прищурился на солнце. - Коса у нее была до полу. А волосы такие, как клены осенью. Костик выразительно присвистнул. - Мы все ходили влюбленные в нее, - говорил Поливанов. - А чего скрывать. Валяйте, спрашивайте. На все отвечу. Эй, зови Варьку, зови всех, - закричал он слабым, но еще по-старому властным криком. - Налетайте! Раздаю! Кому мыльца, кому шильца, кому рыбью доху! На крыльце появилась тетя Варя, за ней какая-то старуха. Выцветшие глаза их смотрели без осуждения, без любопытства. Когда-то они о многом захотели бы спросить Поливанова, но все давно отгорело. Сейчас им важнее представлялся его покой, только в покое можно было наслаждаться теплом этого чистого неба, запахами цветов, трав, гудением шмелей... Это была та благодать, которая давалась человеку под конец жизни, и они не понимали, чего мечется Поливанов, вместо того чтобы вкушать покой и красоту, какие предлагал ему этот мир. А Поливанов притоптывал галошей, дергался, требовал соседей, народу, народу ему хотелось. Костя готов был бежать, звать. Лосев чуть подтолкнул Тучкову - ну, спрашивайте, чего же вы, вам же это по делу надо, и она попросила рассказать, каким образом Поливанов спас картину Астахова. - За границу, за рубеж хотел отправить ее твой Астахов, вот и пришлось мне останавливать его. Отвечал Поливанов обрадованно и все хотел еще вопросов про других обвинили путейцев вредителями, но Тучкова упорно возвращала его к Астахову - куда за границу послать картину? К кому? Зачем? - Да в утешение Лизе Кислых. В подарочек. На память о родных местах. Она в эмиграции ностальгией мучилась. Астахов и пожаловал к нам зарисовать. У них связь поддерживалась. Навестил, будучи в командировке. Может, на их лицах он что-то заметил, потому что вдруг погасил угрожающий голос, сказал, оправдываясь: - По нынешним временам, конечно, это ничто, а тогда учитывалось строго. Он не помнил, что за выставка была, с которой ездил Астахов, и зачем, помнил он другое - что бабка у Лизы Кислых была француженка, где-то они там, во Франции, домик имели, братья Мозжухины к ним ходили, артисты были такие известные, потом в эмиграции оказались. Не следовало Астахову туда соваться. - А если Астахов любил ее, как можно запретить? - Ты, Татьяна, рассуждаешь ровно моя жена, покойница. Мало ли кто кого любил. Тут, душа моя, выбирай. А выбрал - все. Тучкова слушала его с недоумением. - Что значит выбирать? - А то: либо с нами, либо с врагами, то есть белоэмигрантами. - При чем тут белоэмигранты! - воскликнула Тучкова. - Мог он подарить свою картину, вы понимаете, свою собственную, женщине... которую любил. Какое ваше было дело? - В тех наших схватках ты, Татьяна, дите. Нельзя было. Расценивалось как пособничество нашим врагам. Строго? Так и время строгое было. |
|
|