"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

отвечать не торопился.
- Если б не я, не было бы этой картины в России.
- Почему ж вы раньше молчали? Как это было? А Ольгу Серафимовну вы
знали?
На фразу Поливанова Лосев недоверчиво пожал плечами. Недоверие лучше
всего заставляет выкладываться. Не следует показывать своего интереса. Не
веришь, слушать неохота - это-то и подстрекает рассказчика. Поэтому
Поливанов обращался к Лосеву, его хотел поразить тем, как Астахов приезжал
в Лыков в тридцать шестом или тридцать восьмом году по особому делу. И до
этого Астахов бывал где-то поблизости, в двадцатых годах, можно уточнить.
Все можно уточнить, лишь бы знать, что именно, лишь бы иметь зацепочку. В
этот его приезд Поливанов и познакомился с ним. Мужчина был видный, однако
безалаберный, поведения неизъяснимого, мог во время ответственного
разговора, неприятного для него разговора, отключиться и рисовать на
бумаге собеседника. Расстраивался и рисовал. Расстраивался, в частности,
из-за этой картины. Взялся он за нее по причинам несерьезным, даже неумным
для того времени, да еще и в секрете держать не умел. Впрочем, секретов от
него, Поливанова, быть не могло.
Бескровные губы растянулись, придав лицу выражение неприятно-упорное,
так что Лосеву припомнились давние раскаты каких-то жестоких и
романтических историй, которые донеслись к Лосеву обрывками, а Тучковой,
поди, и вовсе не достигли.
В молодые годы Лосева Поливанов с кем-то боролся, выступал страстно,
смело, чем и привлекал молодежь. С чем и с кем они боролись? Теперь
забылось. Помнится, как под водительством Поливанова сменили название
кинотеатра "Форум" на "Подъем" и ресторана "Олимпия" - на "Волна". Так и
остался "Подъем" до нынешнего дня.
Незаметно возник Костя, оранжевая рубашка с английскими надписями,
медный браслет на руке. Присел поодаль на корточки, слушал Поливанова с
грустью. Лосев подумал, что все окружение Поливанова, издерганное его
капризами, придавленное его властностью, все они после смерти Поливанова
разъединятся, заживут каждый по себе и как о чем-то хорошем будут
вспоминать свои споры, возню со старыми бумагами, приходы в этот дом, где
обитала эта яростная сила, тяжкая, злая, возвышенная, умная и ни на что не
похожая, идущая наперекор, вызывающая раздражение, досаду, непривычные
мысли.
Глядя на Костика, Лосеву тоже стало жаль исчезающей поливановской
жизни. В чадящем, догорающем этом огарке был памятный Лосеву жар
поколения, которое начинало революцию. Никого из них почти не осталось в
городе. Разве что Вахрамеев, молчаливый старичок, который упрямо вывешивал
на балконе красный флаг в день Парижской коммуны. Они бились с мировой
буржуазией - здесь, в Лыкове, они вели классовую борьбу, непримиримую,
кровавую, ожидая коммунизма через пять, десять лет, они прислушивались и
слышали, явственно слышали раскаты революции пролетариев всего мира.
С ними было трудно и утомительно, они были грубо прямолинейны,
самоуверенны, они не считались с законами, для них не существовало "можно"
и "нельзя", они признавали "надо" и "не надо", с точки зрения всей партии
или всего трудящегося человечества.
Голос Тучковой вернул его внимание.
- При чем тут Лиза Кислых?