"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу автора

кинотеатре, о попреках, которые сыпались второй год, о своих обещаниях
невыполненных, потому что все обещанное ему срывалось, и у него тяжело
заныло в затылке.
Она посмотрела на него, ожидая поддержки, не понимая, почему он молчит.
- Знаете, Татьяна Леонтьевна, мы... - начал Лосев, и тотчас навстречу
ему распахнулась такая сияющая готовность, от которой ему стало неловко
перед всеми и он сказал совсем не то, что собирался: - Вы, пожалуйста,
передайте от меня, чтобы белье не развешивали тут на обозрение, у них
задворков хватает.
В машине зампред сказал Лосеву:
- Черт те что позволяют себе. Ей-то что. Ей легко. Покрутилась бы на
моем месте. Демагогия!.. И не цыкнешь. Это на тебя я могу цыкнуть, а на
нее - грех вроде. Вот и пользуется, бестия. Чисто бабье чутье... Да...
Боязнь подхалимажа у нас переходит в хамство... А фигурка ничего.
Очертания есть. И дело свое любит. Нет, нет, такие люди, Сергей
Степанович, нужны. Без них совесть закиснет. Она же воюет не корысти ради.
Верно? Не для себя. Что она с этого имеет? Одни хлопоты.
Он помолчал, потом добавил с неясным смешком:
- А ты суров, суров.
Каменев и злился, и оправдывался, и было не угадать, как держаться с
ним: то ли перевести речь на нужды роддома, что было крайне необходимо
Лосеву, или же продолжать насчет этой злосчастной картины.
В свое время Каменев отличался решительностью, даже крутостью характера
и многое мог. Но в прошлом году его сильно подвели с одним спектаклем, так
что он еле удержался, и с тех пор стал осторожничать, избегал крупно
решать, не ввязывался в споры на исполкоме. Лосев подумал, что если бы
сейчас тут сидела Тучкова, она, не зная всех этих обстоятельств,
продолжала бы гнуть свое и, что удивительно, - вызвала бы сочувствие, а
вот он, Лосев, хотя знаком с Каменевым давно и отношения у них добрые, а
говорить с ним не может без оглядки, без дипломатии.
- Ты заметь, что стройку этого филиала будет курировать сам Уваров, -
сказал Каменев.
- Да, мужчина несговорчивый, - сказал Лосев.
- И живописью не увлекается.
Они засмеялись.
Уваров ничем не мог увлекаться. Это была хорошо налаженная машина,
оргмашина. Он вел дела без крика, без ругани, без накачек, все записывал в
длинном узеньком блокноте, назначал срок и точно день в день спрашивал.
Ничего так не боялись, как его занудно-презрительного выяснения причин
невыполнения, опоздания, перерасхода. У него всегда выходило, что таких
причин не было, а была глупость, была лень, было неумение руководить.
Перечить Уварову никто не станет, Каменев не зря его упомянул, считал,
видимо, что и заикаться на эту тему бестактно.
Они подъехали к роддому, тут все выправилось, пошло по заготовленному,
продуманному Лосевым распорядку. И главврач, и строители показывали,
объясняли с толком, все действовало, зажигалось, включалось как положено.
Каменев хвалил, убеждался в правильных запросах города, сам формулировал
их. Потом они обедали с главврачом, возбужденно-говорливым, веселым, и
Лосев мог немного отдохнуть. Помолчать. Отдыхало его лицо. Какие-то
мускулы уставали, вокруг рта и глаз.