"Даниил Гранин. Картина" - читать интересную книгу авторакинотеатре, о попреках, которые сыпались второй год, о своих обещаниях
невыполненных, потому что все обещанное ему срывалось, и у него тяжело заныло в затылке. Она посмотрела на него, ожидая поддержки, не понимая, почему он молчит. - Знаете, Татьяна Леонтьевна, мы... - начал Лосев, и тотчас навстречу ему распахнулась такая сияющая готовность, от которой ему стало неловко перед всеми и он сказал совсем не то, что собирался: - Вы, пожалуйста, передайте от меня, чтобы белье не развешивали тут на обозрение, у них задворков хватает. В машине зампред сказал Лосеву: - Черт те что позволяют себе. Ей-то что. Ей легко. Покрутилась бы на моем месте. Демагогия!.. И не цыкнешь. Это на тебя я могу цыкнуть, а на нее - грех вроде. Вот и пользуется, бестия. Чисто бабье чутье... Да... Боязнь подхалимажа у нас переходит в хамство... А фигурка ничего. Очертания есть. И дело свое любит. Нет, нет, такие люди, Сергей Степанович, нужны. Без них совесть закиснет. Она же воюет не корысти ради. Верно? Не для себя. Что она с этого имеет? Одни хлопоты. Он помолчал, потом добавил с неясным смешком: - А ты суров, суров. Каменев и злился, и оправдывался, и было не угадать, как держаться с ним: то ли перевести речь на нужды роддома, что было крайне необходимо Лосеву, или же продолжать насчет этой злосчастной картины. В свое время Каменев отличался решительностью, даже крутостью характера и многое мог. Но в прошлом году его сильно подвели с одним спектаклем, так что он еле удержался, и с тех пор стал осторожничать, избегал крупно сейчас тут сидела Тучкова, она, не зная всех этих обстоятельств, продолжала бы гнуть свое и, что удивительно, - вызвала бы сочувствие, а вот он, Лосев, хотя знаком с Каменевым давно и отношения у них добрые, а говорить с ним не может без оглядки, без дипломатии. - Ты заметь, что стройку этого филиала будет курировать сам Уваров, - сказал Каменев. - Да, мужчина несговорчивый, - сказал Лосев. - И живописью не увлекается. Они засмеялись. Уваров ничем не мог увлекаться. Это была хорошо налаженная машина, оргмашина. Он вел дела без крика, без ругани, без накачек, все записывал в длинном узеньком блокноте, назначал срок и точно день в день спрашивал. Ничего так не боялись, как его занудно-презрительного выяснения причин невыполнения, опоздания, перерасхода. У него всегда выходило, что таких причин не было, а была глупость, была лень, было неумение руководить. Перечить Уварову никто не станет, Каменев не зря его упомянул, считал, видимо, что и заикаться на эту тему бестактно. Они подъехали к роддому, тут все выправилось, пошло по заготовленному, продуманному Лосевым распорядку. И главврач, и строители показывали, объясняли с толком, все действовало, зажигалось, включалось как положено. Каменев хвалил, убеждался в правильных запросах города, сам формулировал их. Потом они обедали с главврачом, возбужденно-говорливым, веселым, и Лосев мог немного отдохнуть. Помолчать. Отдыхало его лицо. Какие-то мускулы уставали, вокруг рта и глаз. |
|
|