"Даниил Гранин. Эта странная жизнь" - читать интересную книгу автора

горько, что упустил много возможностей бывать с ним. Столько
раз собирался поехать к нему в Ульяновск, и все казалось -
успеется.
Который раз жизнь учила меня ничего не откладывать. Жизнь,
если вдуматься, терпеливая заботница, она снова и снова сводила
меня с интереснейшими людьми нашего века, а я куда-то торопился
и часто спешил мимо, откладывая на потом. Ради чего я
откладывал, куда спешил? Ныне эти прошлые спешности кажутся
такими ничтожными, а потери - такими обидными и, главное,
непоправимыми.
Студент, что сидел рядом со мною, недоуменно пожал
плечами, не в силах соединить в одно противоречивые рассказы
выступавших.
Прошел всего год после смерти Любищева - и уже невозможно
было понять, каким он был на самом деле.
Ушедший принадлежит всем, с этим ничего не поделаешь.
Докладчики отбирали из Любищева то, что им нравилось, или то,
что им было нужно в качестве доводов, аргументов. Рассказывая,
они тоже выстраивали свои сюжеты. С годами из их портретов
получится нечто среднее, вернее - приемлемо среднее, лишенное
противоречий, загадок - сглаженное и малоузнаваемое.
Этого осредненного объяснят, определят, в чем он ошибался
и в чем шел впереди своего времени, сделают совершенно
понятным. И неживым.
Если он, конечно, поддастся.
Над кафедрой висела в черной рамке большая фотография -
старый плешивый человек, наморщив висячий нос, почесывал
затылок. Он озадаченно поглядывал не то в зал, не то на
выступавших, как бы решая, какую ему еще штуку выкинуть. И было
ясно, что все эти умные речи, трактовки не имеют сейчас
никакого отношения к тому минувшему человеку, которого уже
нельзя увидеть и который так был сейчас нужен. Я слишком привык
к тому, что он есть. Мне достаточно было знать, что где-то есть
человек, с которым обо всем можно поговорить и обо всем
спросить.
Когда человек умирает, многое выясняется, многое
становится известным. И наше отношение к умершему
подытоживается. Я чувствовал это в выступлениях докладчиков. В
них была определенность. Жизнь Любищева предстала перед ними
завершенной, теперь они решились обмыслить, охарактеризовать
ее. И было понятно, что теперь-то многие его идеи получат
признание, многие работы будут изданы и переизданы. У умерших
почему-то больше прав, им больше позволено...
...А можно сделать и так: предупредить читателя, что
никакой занимательности пе будет, наоборот, будет много сухой,
сугубо деловой прозы. И прозой-то это назвать нельзя. Автор
мало что сделал для украшения и развлечения. Автор сам с трудом
разобрался с этим материалом, и все, что тут сделано, было
сделано по причинам, о которых автор сообщает в самом конце
этого непривычного ему самому повествования.