"Алексей Федорович Грачев. Кто вынес приговор (Повесть) " - читать интересную книгу автора

как тоскливо и жутко заколотилось сердце. Так билось сердце тогда, в
мятеж, когда он убегал из города, оглядываясь на столбы дыма, которые
подымались все выше и выше, как из разгорающегося вулкана. У него вдруг
мелькнула мысль, что этот из губрозыска. Вот он сейчас скажет спокойно:
"За каким ордером послал тебя Трубышев? И за что ты получил столько
червонцев? Чтобы сбежать из города?"
Но рука шарила в кармане, и зубы оскалились хищно, и это напугало
Вощинина. Он схватил руку, сжал ее.
- Но, ты, - тихо проговорил человек. - Тебе велено было убираться из
города.
- Кто ты такой? - спросил Георгий Петрович. Он оглянулся на мутный
свет фонаря, разинул рот, собираясь кричать так, чтобы все окна, сейчас
мрачные, неживые, осветились огнями, чтобы захлопали калитки, чтобы
человек этот с ликом турка бросился бежать.
Он успел сделать лишь один шаг, как тело разрезало болью, переломило
пополам. Он упал лицом вниз, шаря руками шуршащий звучно снег. Дыхание
вдруг перехватило еще от одного удара ножом в спину, глаза закрыло
темнотой. Этот в крылатке-пальто быстро ошарил карманы, оттолкнул тело
Вощинина к забору, и он стукнул ногами, обутыми в белые бурки, по доскам.
И не слышал уже Вощинин гудков паровоза, ходившего неподалеку, скрипа
шагов позднего прохожего. Это была девушка в длинном пальто, в мужских
башмаках, в платке, затянувшем глухо лицо, так что виден был один нос. Она
видела мелькнувшего человека, тонкого, в легком пальто, развевающемся, как
крылья. И еще одного увидела - уткнувшегося лицом в снег возле забора.
- О, господи, - воскликнула и побежала дальше, завернула за угол
возле булочной Синягина.


12

В шестнадцатом году, призванный в армию, окончил Леонтий Николин
школу армейских разведчиков-"охотников". Учили его снимать бесшумно
часовых, стрелять быстро и точно, ползать по-пластунски, готовить
взрывчатку и поджигать пороховые шнуры. В начале семнадцатого года пошел
через линию фронта. И в первый же переход в условленном месте, где должен
был ждать свой человек, ждали плоские штыки немецких солдат. Допрашивали,
морили голодом в одиночной камере. Ждал приговора военного суда, вышагивая
по бетонной клетке - три шага туда, три назад. В одну сторону и в другую
сторону. Смотрел подолгу через крошечное зарешеченное окошечко под
потолком на клинья башен костела, на птиц, которые лепились на эти клинья,
жадно тянулся к влажному дыханию морского ветерка. Однажды, измученный
допросами и голодом, выругал немецкого конвоира. Конвоир деловито
развернулся, ударил прикладом карабина в скулу. Еще прибежали солдаты, как
псы, почуявшие кровь, принялись кидать каблуки сапогов в ребра русского
военнопленного. Вспомнил как-то Леонтий:
- Вот вже помру, так били каблуками. А в каблуках железо. На всю
жизнь...
Когда волнуется - путает Леонтий русские и украинские слова. От
приговора его тогда спасла германская революция. В один из осенних дней в
камеру, позвякивая ключами, ворвался немецкий матрос, закричал, улыбаясь.