"Алексей Федорович Грачев. Кто вынес приговор (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Но та, повыше и говорливая, первая вспомнила про Лимончика:
- Айда-ка, - сказала она, - к бабе Марфе. У нее она, наверняка. Бери
только вина...
И опять они понеслись по вечерним улицам. Визжали и хохотали девицы,
лезли к нему обниматься. Он целовал их холодные щеки, почему-то пропахшие
нафталином, как будто обе они вылезли только что из сундуков, и думал, что
это прощание с городом. Закричал один раз:
- Последний нонешний денечек...
Девицы снова полезли обниматься, не поняв, конечно, что за слова и к
чему они. И запели разом какую-то песню про воров, и в песне то и дело
матерное слово. Он вдруг визгливо захохотал, и качался в пролетке, и щипал
обеих за бока, и все прикидывал, какая из них лучше и где бы с одной из
них остаться на ночь, если не найдется Лимончик.
В этот дом они ввалились в обнимку. Поднялись по ступеням в какой-то
коридор, вломились в квартиру. Здесь тоже было шумно и какая-то компания
пела песню, под балалайку. Балалайка дребезжала, парни плясали и хлопали
по коленям. Они приветливо встретили Вощинина. Тотчас же ему налили стакан
какого-то крепкого вина, кто-то сунул к губам кусок копченой колбасы. Его
заставили чуть не силой допить весь тот огромный стакан, и он сразу
очумел. Помнил только, что все спрашивал без конца, где Лимончик, но та,
повыше и говорливая, зажимала ему рот, лезла на колени. Он поглаживал ее
полный горячий зад, заглядывал за вырез платья и все думал, куда с ней
поехать. Видел он хозяйку квартиры, шаркающую ногами старуху, которую все
звали баба Марфа, толстую, не ворочающую шеей, бранившую кого-то тонким и
визгливым голоском.
И еще мелькнуло знакомое пергаментное лицо. Их глаза встретились, и
он на какой-то миг протрезвел, настолько были пытливы и жутковаты глаза.
Незнакомец усмехнулся - вспышка вставных зубов, как тем ножом, полоснула
по горлу Георгия Петровича, он попытался было встать. Но его осадили
снова, сунули в руки стакан и снова через поцелуй той высокой заставили
выпить.
Он плохо помнил, как очутился на улице, как орал, что идет к
Лимончику, что найдет ее, наверное, сейчас в доме у горбатого старика и
будет бить ее, бить стекла, бить горбуна. Он падал в канавы, вылезал,
махал проезжавшим извозчикам, гнался за ними, споткнувшись, падал снова,
даже кувыркался через голову.
Этот переулок встал поперек улицы, был короток и обожжен одним
фонарем на углу. Возле этого фонаря и догнал его человек, тот самый, с
пергаментным лицом. Можно было подумать даже, что лицо у него шоколадное,
что он турок или индус. И глаза навыкате, красивые, немигающие, были не от
русского человека, - от человека, долго живущего под солнцем.
- Погодь немного, покурить бы, - проговорил, ухватив Вощинина за
рукав, загораживая дорогу, наполняя тело Георгия Петровича слабостью и
ужасом надвигающейся опасности. Вот он склонился, дыша табаком, вином и
даже, как ему показалось, шоколадом, солнцем, теплом юга. Человек улыбался
приветливо, но страх сковал челюсти Вощинина. Он мотнул головой, и тот
тоже кивнул, как остался доволен тем, что у Вощинина нет закурить.
Вот он сунул руку в карман пальто Вощинина, нащупывая там остатки
денег.
- Это зачем же? - пробормотал Георгий Петрович, озираясь и чувствуя,