"Богумил Грабал. Прекрасные мгновения печали" - читать интересную книгу автора

так что кораблики опять оказались мачтой вверх и опять были готовы плыть в
Гамбург.
- Спасибо, - сказал я.
И побежал по отмели, в ранце за спиной у меня гремели пенал и учебники,
и я бежал к мосту, где вверх по склону пыталась подняться фура с песком,
которую тянули две лошади, они очень старались, из-под копыт у них сыпались
искры, но воз, полный мокрого песка, был таким тяжелым, что напрасно кучер
стоял перед лошадьми, грозя им кнутом и дергая вожжи, лошади растерялись,
они уже тянули воз не одновременно, а вразнобой - и ни с места. Тогда
возчик принялся стегать лошадей по ногам, а потом рукоятью кнута бить их по
ноздрям; прохожие облокачивались о перила и смотрели на все это с полным
равнодушием. А я при виде такого позорного зрелища стал красным, потому что
лошадь для меня - святое животное, глаза мои налились кровью, и я стал
набирать полные пригоршни песка и швырять его в возчика, я совсем запорошил
ему глаза, и он грозил мне кнутом, а я все кидал и кидал, точно свихнувшись,
полные горсти песка, и возчик погнался за мной и кричал, что вытянет меня
кнутом, но я уже стоял возле перил на мосту и вопил:
- Вы жестокий, жестокий! За это вы умрете от какой-нибудь гадкой
болезни!
И я помчался по мосту на другую сторону, но на полпути, на середине
моста, остановился, оперся о перила и подождал, пока отдышусь, пока кровь
вернется туда, где она была раньше, пока я отдохну. А потом зашагал обратно,
туда, где мост переходит в Мостецкую улицу, там я свернул вниз, к турецкой
башне и к мельнице, миновал Фортную улицу, суд, пересек залитую лучами
послеполуденного солнца храмовую площадь и вошел в церковь.
В храме никого не оказалось, там было хорошо, прохладно, я начал
оглядываться по сторонам, но не увидел ничего, кроме двух кружек для
пожертвований возле молитвенных скамеечек. У меня опять заколотилось сердце.
Чтобы успокоиться, я опустился на колени под статуей святого Антония и
сделал вид, что молюсь. Склонив голову, я прошептал:
- Я хочу, чтобы у меня на груди был кораблик... за два стакана рома...
мне нужны деньги, я одолжу их в церковной копилке, даю честное слово, что
обязательно верну эти деньги.
Я поднял глаза и взглянул на святого Антония, который улыбался мне,
сжимая белую лилию, он не возражал, он только улыбался. И я залился краской,
оглянулся, а потом перевернул церковную кружку и тряс ее до тех пор, пока у
меня на ладони не выросла кучка монет. Я сунул их в карман, опять встал на
колени и закрыл лицо руками, чтобы отдышаться. Я слышал, как в паутине на
окне шелестит от сквозняка сухой лист; снаружи доносились шаги и стук колес.
Я прикидывал, не лучше ли было занять денег у господина настоятеля, но я
понимал, что он бы отговорил меня, ведь я помогал звонарю, я был в церкви на
подхвате, чем-то вроде служки. Кроме того, я все равно верну деньги в
кружку, так какая разница? Я встал, поднял кверху палец и поклялся:
- Даю честное слово вернуть эти деньги. И даже с процентами!
И попятился вон. Святой Антоний по-прежнему ласково улыбался, и я
выскочил из храма на солнце, которое так раскалило стены и крыши домов, что
я почти ослеп. Когда же я утер слезы, то перепугался. Ко мне приближался
толстый полицейский, сам начальник полиции пан Фидрмуц, он шагал прямо на
меня, а потом остановился, и я оказался в его тени, сердце у меня забилось
так, что, опустив голову, я заметил, как в ритме сердца подрагивает черная