"Богумил Грабал. Волшебная флейта" - читать интересную книгу автора

рюкзачке, что, Апреленка, купила мне Штепанка, тоже богемистка, в Вашем
родном городе Линкольне в штате Небраска... и вот я опять оказался на улице
-- с этим мокрым синим рюкзачком и в русской ушанке из соболя, которую я
купил в Москве и которая так мне идет... такую же в заснеженных горах носил
сам Энди Уорхол... в ту зиму я в Москве зашел в ГУМ, и надо же, там стоял
один русский с точно такой собольей шапкой на голове, о какой я мечтал, и я
говорю: "Сколько?" - а он в этой давке нахлобучил на меня ту шапку, она мне
подошла, и я снова спрашиваю: "Сколько?" Он же показывает мне жестами, что,
мол, триста пятьдесят... и я достал триста рублей, но он, пожав плечами,
снял с моей головы шапку... тогда я извлек пятьдесят марок, и он, со знанием
дела рассмотрев мою банкноту, взял ее и опять надел шапку мне на голову, а
женщина, которая была с ним, тотчас вынула из сумки точно такую же ушанку, и
этот театрального вида молодой русский, который выглядел, как Энди Уорхол,
надел ее и оперся спиной об угол ГУМа, мимо шли люди, а он, со скрещенными
на груди руками и смятым в гармошку сапогом, все стоял, зная, что вскоре
кто-нибудь, вроде меня, подойдет к нему... И вот я стоял перед пивной в этой
самой русской ушанке, мимо шагали те, которые были на Вацлавской площади,
они кричали и несли транспаранты, и я смотрел на них и удивлялся, что, надо
же, просто Первомай в пасхальный понедельник, пока, правда, без стегания
прутьями... стольких красивых людей я никогда прежде не встречал, столько
серьезности у молодых мне видеть не доводилось... и я отправился с ними и в
конце концов очутился возле моего юридического факультета, на другой
стороне, за мостом Чеха, светились и сияли белые шлемы, и это означало, что
проход закрыт... и я остановился в том месте, откуда пятьдесят лет назад
наблюдал, как немецкие солдаты и эсэсовцы выгоняли с факультета моих коллег,
это было утром, моих университетских друзей ударами ружейных прикладов
заставляли забираться в военные грузовики, затянутые зеленым брезентом, а я
стоял на углу и видел то, что видел... и как поднялись борта, и как
грузовики тронулись с места и поехали в сторону Заксенхаузена, и я слышал,
как мои однокашники пели "Где родина моя?"... и я заметил, что на газоне,
присев на корточки, юноши в джинсах зажигают свечки возле маленького
памятника, на который я прежде никогда не обращал внимания... там было трое
молодых людей - в джинсах, куртках, шарфах и жилетах, они словно отогревали
ладони, сомкнув головы над пламенем свечек... И тут я услышал, что едет мой
семнадцатый трамвай, и побежал, и этим самым семнадцатым трамваем я,
Апреленка, отправился домой... Апреленка, но мне это не давало покоя, и
наутро я этим же трамваем поехал обратно и ступил на газон, там оказалась
мраморная доска, я читал ее на ощупь, пальцами, на ней было написано:
"Памяти неизвестного солдата, павшего за свободу в мае 1945".

P.S.
Дорогая Апреленка, я прочитал столько всяких лозунгов и призывов...
Вам, в Ваш университет, где Вы после обеда изучаете русский, а по утрам
работаете в универмаге, чтобы было на что жить, в этот Ваш Стэнфордский
университет, в Калифорнию, я посылаю единственный лозунг, который мне
удалось запомнить в тот понедельник:

СЕГОДНЯ ВСЯ ПРАГА
ЗАВТРА ВЕСЬ МИР
21.11.1989