"Александр Говоров. Алкамен - театральный мальчик (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

добрейший...
Килик сжал губы и отступил от носилок.
- Что вы стойте! - заорал он на носильщиков. - Несите его, кому
сказано! Развесили уши... А ты, Алка-мен, а ты, Медведь... - он тыкал
пальцем в первых подвернувшихся рабов, - вы пойдете его провожать. А не то,
что скажут люди? Скажут, Килик отпустил такого уважаемого человека без
подобающей свиты!
А утреннее солнце уже щедро ласкало кривые улочки предместий, зеленые
своды аллей, мраморные храмы, многолюдные площади, роскошные бани. Забыв о
ночной усталости, мы любовались этой ясностью и вовсю вдыхали свежий
воздух. Только один человек ничего этого не видел и не чувствовал. Он
поминутно высовывался из носилок и бормотал в напряженные спины рабов:
- Что, собачьи дети, ждете прихода персов? Прежде раб своим был в
доме человеком... раб моего деда, Памфил, три поколения господ нянчил... А
вы думаете, мидяне принесут вам освобождение? Как бы не так: продадут на
одном рынке вместе и вас и нас...
Медведь запихивал его за занавеску, чтобы прохожие не видели. А он
высовывался и тыкал пальцем Медведю в грудь:
- Ты, рыжий... Я тебя знаю... Килик рассказывал... Ты что же, рабов
подбиваешь к побегу?.. Ха-ха-ха! До твоей родины тысячи стадий - я знаю...
Я старый мореход. Халкида, Милет, Эфес, Византий... - Он загибал
непослушные пальцы. - Херсонес!.. Везде стражи и доносчики наготове,
схватят вас, как чижиков. Что тогда? - Он пытался выпрыгнуть, высовывал
ноги, хохотал. - Тогда что? Рогатки на шеи - и в рудники, на медленную
смерть, ха-ха-ха!
Впрочем, чувствуя, что мы приближаемся к дому, он стал приходить в
себя. Слабым голосом попросил, чтобы его вынули, захотел идти по свежему
воздуху и пошел, опираясь на мое плечо и на могучую шею Медведя.


ДЕВОЧКА

Мы пересекли город, вышли из двубашенных ворот и свернули направо.
Скоро там, где высятся пирамидальные тополя, могучие, как обелиски,
показался белый Колон - тихое предместье Афин. Вот дом Ксантиппа, вот и
канава, из которой я некогда вытащил Мнесилоха. Ксантипп приосанился и был
похож на те отполированные ветром и солнцем фигурки, которые красуются на
носах кораблей.
Домашние и рабы встретили его сочувственной толпой. Ксантипп
прикрикнул на них и ушел в глубь дома. Все кинулись хлопотать о хозяине.
Медведь велел носилкам возвращаться обратно, а сам, ощутив запах жареного,
раздул широкие ноздри и удалился в направлении кухни. А я вышел в сад.
Как и все дома богатых афинян, дом Ксантиппа был построен в виде
четырехугольника; посредине - авла (внутренний дворик). Там под
раскидистыми орехами и акациями журчали каскады фонтанов, воздух был
пронизан водяной пылью и приятно прохладен. Я никогда еще не бывал в таком
богатом доме и в таком красивом саду. Из-за кустарника, подстриженного в
виде кубов и шаров, раздались голоса - звонкий детский и нежный девичий.
Мое сердце почему-то дрогнуло, как дрогнуло, наверное, сердце Одиссея,
когда он услышал издали пение сирен. Странно, я прежде равнодушно слышал