"Элизабет Гоудж. Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны" - читать интересную книгу автора

вверх, как крики радости, чтобы встретиться с огромными, устремленными к
небу, изгибами сводчатого потолка. Окна сияли яркими, глубокими красками
старинного цветного стекла и солнце, проходя через них, окрашивало каменные
плиты пола всеми цветами радуги.
Налево винтовая лестница вела на высокую кафедру, а направо была
старинная маленькая часовня с низким дверным проемом, через который Мария
смогла разглядеть гробницу с лежащим на ней рыцарем в полном вооружении. На
мгновенье сердце ее замерло, она поняла, что эта часовня - усыпальница
Мерривезеров, и что это - ее предок.
Под восточным окном находился простой каменный алтарь, покрытый чистым
белым льняным полотном, а на ступенях перед алтарем стоял большой глиняный
кувшин, полный первыми веточками можжевельника, покрытыми золотистыми
сережками. Поскольку настоящей леди непозволительно вертеть головой в разные
стороны, она только по скрипу стульев, звуку прокашливающихся голосов и
настраиваемых струн догадалась, что над западными вратами находится галерея,
где располагается деревенский хор и оркестр со скрипками, виолончелями и
контрабасом Дигвида, которые готовились к службе.
На высоких, огороженных деревянных скамьях со спинками было собрано
множество прихожан, и Мария, проходя мимо, видела шляпки женщин и непокрытые
головы мужчин. Теперь, когда ннутрь вошли все те, кого она видела снаружи,
церковь была полна. Жители Сильвердью любили свою церковь.
Они оказались перед дверцей, ведущей к скамье Мерривезеров прямо под
кафедрой, и сэр Бенджамин пропустил внутрь сначала мисс Гелиотроп, а потом
Марию. После этого он сам прошел внутрь и запер дверцу за засов, и теперь
Мария больше не могла разглядеть ничего, кроме потолка, верхушек арок и
верхней части кафедры, потому что их скамью окружали такие высокие стенки,
что она напоминала маленькую комнату.
Вдоль задней стенки шло мягкое сидение, на котором могло разместиться
целое семейство, отец, мать и десять детей могли легко усесться и ряд, пока,
как подумала Мария, не подрастут все дети. Потом, когда она подсчитала
подушечки, лежавшие в ряд перед скамьей, она поняла, что их двенадцать и
расположены они в порядке убывания от самой большой для главы семьи до самой
крошечной, не больше шляпки мухомора для самого младшего. По противоположной
стенке шел широкий пюпитр, достаточно большой для того, чтобы отец и сыновья
могли положить свои шляпы, а мать и дочери - ридикюли и зонтики.
Все было так удобно и по-домашнему, что преклонив колени на подушечку
среднего размера, повесив муфту на цепочку и положив на пюпитр молитвенник,
она закрыла лицо руками в перчатках и почувствовала, что счастлива, потому
что на этой скамье, как и в усадьбе, она была дома.
"ПОЙТЕ ГОСПОДУ ХВАЛУ, ВСЕ ОБИТАТЕЛИ ЗЕМЛИ".
Громоподобный голос, обрушившийся ей на голову, заставил ее подпрыгнуть
от неожиданности. Он звучал, как труба, возвещающая конец света, и она
вскочила в тревоге, ожидая увидеть, что свод церкви раскалывается, как
стручок, а голубое небо скручивается в свиток, чтобы ангелы могли сойти на
землю. Но ничего этого не произошло. Это был просто приходский пастор,
объявляющий первый гимн.
Но что за голос! Она подумала, что у сэра Бенджамина голос громкий, но
куда ему было до пастора. О сэре Бенджамине она в первый момент тоже
подумала как о странноватом немолодом джентльмене, но его странность не шла
ни в какое сравнение со странностью человека на кафедре. Стоя прямо под ним,