"Натаниэль Готорн. Великий карбункул" - читать интересную книгу автора

показывала Фантазия? Созданные неким художником, обладающим редким
дарованием и необыкновенной способностью проникать в самые потаенные уголки
человеческой души, они облекали в плоть и кровь тени всех не нашедших
воплощения дурных замыслов, когда-либо скользивших в сознании мистера Смита.
Могли ли эти призрачные создания Фантазии, столь неуловимые, будто их вовсе
и не существовало, дать против него убедительные показания в день Страшного
суда? Как бы то ни было, есть основания полагать, что одна искренняя слеза
раскаяния могла бы смыть с холста все ненавистные картины и снова сделать
его белым как снег. Но не выдержав безжалостных уколов Совести, мистер Смит
громко застонал от мучительной боли и в то же мгновение увидел, что три его
гостьи исчезли. Он сидел один в уютном полумраке комнаты, затененной
малиновыми занавесями, всеми почитаемый, убеленный благородными сединами
старик, и на столе перед ним стояла уже не панорама, а графин со старой
мадерой. И только в сердце его, казалось, все еще ныла рана, нанесенная
отравленным кинжалом.
Разумеется, несчастный мистер Смит мог поспорить с Совестью и привести
множество доводов, на основании которых она не имела права наказывать его
столь безжалостно. А если бы мы выступили в его защиту, мы рассуждали бы
следующим образом: план преступления, пока оно еще не совершено, во многом
напоминает порядок событий в задуманном рассказе. Чтобы последний произвел
на читателя впечатление реальности, он должен быть тщательно обдуман и
взвешен автором и иметь в воображении читателя больше сходства с истинными
событиями из прошлого, настоящего или будущего, чем с вымыслом. Преступник
же тщательно плетет паутину своего злодеяния, но редко, а то и никогда не
испытывает окончательной уверенности в том, что оно действительно свершится.
Мысли его как бы окутаны туманом, он наносит смертельный удар своей жертве
словно во сне и только тогда в испуге замечает, что кровь навеки обагрила
его руки. Итак, романист или драматург, создающий образ злодея и
заставляющий его совершать преступления, и подлинный преступник,
вынашивающий планы будущего злодеяния, могут встретиться где-то на грани
реальности и фантастики. Только когда преступление совершено, вина железной
хваткой сжимает сердце преступника и утверждает свою власть над ним. Только
тогда, и никак не раньше, до конца познается грех, и бремя его, если в
преступной душе нет раскаяния, становится в тысячу крат тяжелее, поскольку
он постоянно напоминает о себе. Не забывайте при этом, что человеку
свойственно переоценивать свою способность творить зло. Пока о преступлении
размышляют отвлеченно, не представляя себе в полной мере все сопутствующие
ему обстоятельства и только неясно предвидя его последствия, оно кажется
возможным. Человек способен даже начать подготовку к преступлению,
побуждаемый той же силой, какая подстегивает мозг при решении математической
задачи, но в момент развязки руки у него опускаются под тяжестью раскаяния.
Он и не представлял себе раньше, на какое страшное дело он готов был пойти.
По правде говоря, человеческой природе несвойственно до самого последнего
мгновения обдуманно и бесповоротно решаться ни на добрые, ни на злые дела. А
поэтому будем надеяться, что человеку не придется испытывать на себе всех
ужасных последствий греха, если только задуманное им зло не воплотилось в
делах.
И все же в узорах, которые вышивала наша фантазия, мы можем усмотреть
очертания печальной и горькой истины. Человек не должен отрекаться от
братьев своих, даже совершивших тягчайшие злодеяния, ибо если руки его и