"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 4." - читать интересную книгу автора

Эти стихи вполне совпадали с ритмом шагов Самгина. Мелькнуло в памяти имя
Бодлера и - погасло, не родив мысли. Подумалось:
"Буржуазия Франции оправдала кровь и ужасы революции, показав, что она
умеет жить легко и умно, сделав свой прекрасный, древний город
действительно Афинами мира..."
Вечером сидел в театре, любуясь, как знаменитая Лавальер, играя роль жены
депутата-социалиста, комического буржуа, храбро пляшет, показывая публике
коротенькие черные панталошки из кружев, и как искусно забавляет она
какого-то экзотического короля, гостя Парижа. Домой пошел пешком,
соблазняло желание взять женщину, но - не решился.
"Надоели мне ее таинственные дела и странные знакомства", - ложась спать,
подумал он о Марине сердито, как о жене. Сердился он и на себя; вчерашние
думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они не
изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные своей
отвлеченностью.
"Мир - гипотеза", - сказал некий "объясняющий господин", кажется -
Петражицкий? Правильно сказал: мир для меня - непрерывный поток
противоречивых явлений, которые вихрем восходят или нисходят куда-то по
какой-то спирали, которая позволяет мыслить о сходстве, о повторяемости
событий. Взгляд из прошлого - снизу вверх - или из желаемого будущего - из
гипотетического верхнего кольца спирали вниз, в настоящее, - это, в
сущности, игра, догматизирующая мысли. Не больше. Мысль всегда
-догматизирует, иначе она - не может. Формула, форма - это уже догма,
ограничение. Мысль - один из феноменов мира, часть, которая стремится
включить в себя целое. Душа? Душа полудикого деревенского мужика, "дух"
Марины. Встает вопрос о праве додумывать до конца, о праве создания и
утверждения догматов, гипотез, теорий. "Объясняющие господа" не ставят
пред собой этого вопроса. Нельзя отрицать этого права за аристократами
духа, за рыцарями красоты, здесь вполне допустимо оправдание эстетическое.
Но когда это право присваивает сын деревенского мельника Кутузов, ученик
недоучившегося студента Ульянова... И должна быть ответственность за
мысли. Кто это утверждал? Кажется, Жозеф де-Местр. У нас - Константин
Победоносцев..." Незаметно и насильственно мысль приводила в угол, где
сгущена была наиболее неприятная действительность. Самгин хмурился, курил
и, пытаясь выскользнуть из тесного круга бесплодных размышлений, сердито
барабанил пальцами по томику рассказов Мопассана. Он все более часто
чувствовал себя в области прочитанного, как в магазине готового платья,
где однако не находил для себя костюма по фигуре. И самолюбие все
настойчивее внушало ему, что он сам должен скроить и сшить такой удобный,
легкий, прочный костюм.
Часа в три он сидел на террасе ресторана в Булонском лесу, углубленно
читая карту кушаний.
- Слушайте-ко, Самгин, - раздался над головой его сиповатый, пониженный
голос Попова, - тут тесть мой сидит, интересная фигура, богатейший
человечище! Я сказал ему, что вы поверенный Зотовой, а она - старая
знакомая его. Он хочет познакомиться с вами...
Попов говорил просительно, на лице его застыла гримаса смущения, он
пожимал плечами, точно от холода, и вообще был странно не похож на того
размашистого человека, каким Самгин наблюдал его у Марины.