"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 4." - читать интересную книгу автора

- Как страшно, - пробормотала она, глядя в лицо Самгина, влажные глаза ее
широко открыты и рот полуоткрыт, но лицо выражало не страх, а скорее
растерянность, удивление. - Я все время слышу его слова,
Самгин спросил: не дать ли воды? Она отрицательно покачала головой.
- Я хотела узнать у тебя... забыла о чем. Я - вспомню. Уйди, мне нужно
переодеться.
Уйти Самгин не решался.
"Уйду, а она - тоже". Невменяема..."
Вспомнил, как она, красивая девочка, декламировала стихи Брюсова, как
потом жаловалась на тяжкое бремя своей красоты, вспомнил ее триумф в
капище Омона, истерическое поведение на похоронах Туробоева.
- Иди, пошли мне Дуняшу, - настойчиво повторила она, готовясь снять блузку.
Он вышел на крыльцо, встречу ему со скамейки вскочила Дуняша:
- Меня зовет?
На скамье остался человек в соломенной шляпе, сидел он положив локти на
спинку скамьи, вытянув ноги, шляпа его, освещенная луною, светилась, точно
медная, на дорожке лежала его тень без головы.
- Здравствуйте,-сказал он вполголоса, не вставая, только протянул руку и,
притягивая Самгина к себе, спросил:
- В странных обстоятельствах встречаемся, а? Он был в новом, необмятом
костюме серого цвета и металлически блестел. Руку Самгина он сжал до боли
крепко.
"Начнет вспоминать о своих подвигах и, вероятно, будет благодарить меня",
- с досадой подумал Самгин, а Иноков говорил вполголоса, раздумчиво:
- Кончал базар купец. Странно: вчера был веселый, интересный, как всегда,
симпатичный плутяга... Это я- от глагола плутать.
Искоса присматриваясь к нему, Клим Иванович нашел, что Иноков постарел,
похудел, скулы торчат острыми углами, в глазницах - черные тени.
- Хворали?
- Да, избили меня. Вешают-то у нас как усердно? Освирепели, свиньи. Я тоже
почти с вешалки соскочил. Даже - с боем, конвойный хотел шашкой расколоть.
Теперь вот отдыхаю, прислушиваюсь, присматриваюсь. Русских здесь
накапливается не мало. Разговаривают на все лады: одни - каются, другие -
заикаются, вообще - развлекаются.
Он стал говорить громче и как будто веселее, а после каламбура даже
засмеялся, но тотчас же, прикрыв рот ладонью, подавился смехом - потому
что из окна высунулась Дуняша, укоризненно качая головой.
- Виноват, виноват, - прошептал Иноков и даже снял шляпу. Из-под волос на
левую бровь косо опускался багровый рубец, он погладил его пальцем.
"Боевое отличие показывает", - подумал Самгин, легко находя в старом
знакомом новое и неприятное. Представил Дуняшу в руках этого человека.
"Вероятно - жесткие, грубые руки".
Подумал о Лютове:
"Он был проницателен, умел разбираться в людях".
Из окна, точно дым, выплывало умоляющее бормотанье Дуняши, Иноков тоже
рассказывал что-то вполголоса, снизу, из города, доносился тяжелый, но
мягкий, странно чавкающий звук, как будто огромные подошвы шлепали по
камню мостовой. Самгин вынул часы, посмотрел на циферблат - время шло
медленно.
- Вы - анархист? - спросил он из вежливости.