"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 3." - читать интересную книгу авторабить! Это мне известно. На горе святого Николая, когда мы Шипку защищали,
турки делали много нам вреда лёдом. Постой! Зачем бочку зря кладешь? В нее надо набить всякой дряни. Лаврушка, беги сюда! Клим сообразил, что командует медник, - он лудил кастрюли, самовары и дважды являлся жаловаться на Анфимьевну, которая обсчитывала его. Он - тощий, костлявый, с кусочками черных зубов во рту под седыми усами. Болтлив и глуп. А Лаврушка - его ученик и приемыш. Он жил на побегушках у акушерки, квартировавшей раньше в доме Варвары. Озорной мальчишка. Любил петь: "Что ты, суженец, не весел". А надо было петь - сундженец, сундженский казак. Закурив папиросу, отдаваясь во власть автоматических мелких мыслей, Самгин слышал: - И стрелять будешь, дед? - Стрелять я - не вижу ни хрена! Меня вот в бочку сунуть, тогда пуля бочку не пробьет. Медник неприятно напомнил старого каменщика, который подбадривал силача Мишу или Митю ломать стену. По другой стороне улицы прошли двое - студент и еще кто-то; студент довольно громко говорил: - Вы, товарищ Яков, напрасно гуляете один, без охраны. Шум работы приостановился; было видно, что строители баррикады сбились в тесную кучу, и затем, в тишине, раздался голос Пояркова: - Окажетесь в ловушке. На случай отступления надо иметь сквозные хода дворами. Разберите заборы... - Правильно, - крикнул медник. Самгин чувствовал, что у него мерзнут ноги и надо идти домой, но хотелось "Но - чего ради действуют проклятые старички? Тоже, в своем роде, Кропоткины и Толстые..." Это уподобление так смутило его, что он даже кашлянул, точно поперхнувшись пылью, но затем вспомнил еще старика - историка Козлова. Он понимал, что на его глазах идея революции воплощается в реальные формы, что, может быть, завтра же, под окнами его комнаты, люди начнут убивать друг друга, но он все-таки не хотел верить в это, не мог допустить этого. Разум его упрямо цеплялся за незначительное, смешное, за все, что придавало ночной работе на смерть характер спектакля любителей драматического искусства. Сравнение показалось ему очень метким и даже несколько ободрило его. Он знал, как делают революции, читал об этом. Происходившее не напоминало прочитанного о революциях в Париже, Дрездене. Здесь люди играючи отгораживаются от чего-то, чего, вероятно, не будет. А если будет - придут солдаты, полсотни солдат, и расшвыряют всю эту детскую постройку. В таких полугневных, полупрезрительных мыслях Самгин подошел, заглянул во двор, - дверь сарая над погребом тоже была открыта, перед нею стояла, точно колокол, Анфимьевна с фонарем в руке и говорила: - Диван - берите, и матрац - можно, а кадки - не дам! Сундук тоже можно, он железом обит. Самгин зачем-то снял шапку, подошел к домоправительнице и спросил:' - Что это вы делаете? Спросил он не так строго, как хотелось; Анфимьевна, подняв фонарь, осветила лицо его, говоря: - Выбираем ненужное, - на баррикаду нашу, - сказала она просто, как о деле |
|
|