"М.Горький. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет): Повесть. Часть первая." - читать интересную книгу автора

что-нибудь, расцарапав себе ногу, руку, разбив себе нос, она никогда не
плакала, не ныла, как это делали девочки Сомовы. Но она была почти
болезненно чутка к холоду, не любила тени, темноты и в дурную погоду
нестерпимо капризничала. Зимою она засыпала, как муха, сидела в комнатах,
почти не выходя гулять, и сердито жаловалась на бога, который совершенно
напрасно огорчает ее, посылая на землю дождь, ветер, снег.
О боге она говорила, точно о добром и хорошо знакомом ей старике, который
живет где-то близко и может делать все, что хочет, но часто делает не так,
как надо.
- Бога вовсе и нет, - заявил Клим. - Это только старики и старухи думают,
что он есть.
- Я - не старуха, и Павля - тоже молодая еще, - спокойно возразила Лида. -
Мы с Павлей очень любим его, а мама сердится, потому что он несправедливо
наказал ее, и она говорит, что бог играет в люди, как Борис в свои
солдатики.
Мать свою Лида изображала мученицей, ей жгут спину раскаленным железом,
вспрыскивают под кожу лекарства и всячески терзают ее.
- Папа хочет, чтоб она уехала за границу, а она не хочет, она боится, что
без нее пап пропадет. Конечно, папа не может пропасть. Но он не спорит с
ней, он говорит, что больные всегда выдумывают какие-нибудь страшные
глупости, потому что боятся умереть.
С этой девочкой Климу было легко и приятно, так же приятно, как слушать
сказки няньки Евгении. Клим понимал, что Лидия не видит в нем
замечательного мальчика, в ее глазах он не растет, а остается все таким
же, каким был два года тому назад, когда Варавки сняли квартиру. Он
смущался и досадовал, видя, что девочка возвращает его к детскому,
глупенькому, но он не мог, не умел убедить ее в своей значительности; это
было уже потому трудно, что Лида могла говорить непрерывно целый час, но
не слушала его и не отвечала на вопросы.
Нередко вечерами, устав от игры, она становилась тихонькой и, широко
раскрыв ласковые глаза, ходила по двору, по саду, осторожно щупая землю
пружинными ногами и как бы ища нечто потерянное.
- Пойдем, посидим, - предлагала она Климу. В углу двора, между конюшней и
каменной стеной недавно выстроенного дома соседей, стоял, умирая без
солнца, большой вяз, у ствола его были сложены старые доски и бревна, а на
них, в уровень с крышей конюшни, лежал плетеный из прутьев возок дедушки.
Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в нем, беседуя. Зябкая девочка
прижималась к Самгину, и ему было особенно томно приятно чувствовать ее
крепкое, очень горячее тело, слушать задумчивый и ломкий голосок.
Голос у нее бедный, двухтоновой, Климу казалось, что он качается только
между нот фа и соль. И вместе с матерью своей Клим находил, что девочка
знает много лишнего для своих лет.
- Про аиста и капусту выдумано, - говорила она. - Это потому говорят, что
детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это
видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди, как у мамы
и Павли, я тоже буду родить - мальчика и девочку, таких, как я и ты.
Родить - нужно, а то будут всё одни и те же люди, а потом они умрут и уж
никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, - кто же накормит их?
Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
Особенно часто, много и всегда что-то новое Лидия рассказывала о матери и