ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ

А САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ случилось на последней — вновь теплой и солнечной — неделе сентября.

Накануне вечером родители играли в карты, и отец Ики сказал:

— Ребята тоже люди.

— Правильно! — согласился отец Горошка. — А в чем, собственно, дело?

Родители сидели вчетвером за картами и жаловались на то, что в такую прекрасную погоду приходится сидеть в городе, поскольку и те и другие были приглашены на именины, на которые обязательно надо пойти, а то именинник обидится.

Когда перестали жаловаться и даже пришли к заключению, что на именинах можно будет потанцевать, отец Ики сказал, что «ребята тоже люди». Потом отец Горошка спросил: «А в чем, собственно, дело?» — и в соседней комнате, где Ика с Горошком о чем-то спорили вдруг стало тихо.

Мама Горошка, которая как раз выигрывала, не любила разговоров за картами.

— Мы играем, — спросила она, — или разговариваем?

Некоторое время все молчали. Мама Горошка, которой поначалу везло, партию проиграла. Тут она и спросила:

— Что ты имел в виду?

Отец Ики улыбнулся:

— Поездку за город.

— Как, что? — закричали обе мамы. — За город? Ребят? Одних? Куда? Как?

— Разве я сказал «одних»? — удивился отец Ики.

Кажется, в соседней комнате кто-то тихонько захихикал. Родители переглянулись, мама Ики погрозила мужу пальцем, а отец Горошка не выдержал и расхохотался во все горло.

— Тетка Педагогика завтра едет в Казимеж на Висле, — сказал отец Ики сладким голосом. — Она звонила и спрашивала, не отпустим ли мы с ней ребят. Как вы считаете, можно?

И тут из соседней комнаты, где все еще царила полная тишина, донесся страшный крик:

— Можно! Мож-но! Мож-но! Мож-но!

И тут же Ика с Горошком нога в ногу, рука об руку, плечом к плечу торжественным маршем вошли в родительскую комнату. Крича в такт: «Мож-но! Мож-но! Мож-но!» — они обошли вокруг стола и со скромным видом остановились возле отца Горошка, который сказал:

— Предложение принято. Можно.

— А тетка Педагогика их не запилит? — спросила мама Ики, что было не слишком любезно в отношении тетки.

— Нет, — сказал отец Ики. — Она едет с женихом.

— А-а-а! — сказали все.

Отец Ики обратился к Горошку и дочке с очень серьезным видом:

— А вы не замучите тетку Педагогику?

— Речи быть не может, — заявила Ика.

— А что скажет Горошек? Горошек задумчиво покачал головой.

— Я вот над чем думаю, — сказал он. — Есть ли вообще на свете такая сила, которая может замучить тетку Педагогику?

Ну, вот и было решено, что ребята тоже люди и в силу этого поедут с теткой Педагогикой и ее женихом за город, в Казимеж.

ТЕТКА ПЕДАГОГИКА БЫЛА, во-первых, никакая не тетка, а просто подруга мамы Ики. Во-вторых, звалась она вовсе не Педагогикой, а Данкой. И в-третьих, ее прозвали Педагогикой, потому что она всегда твердила, что самое главное — воспитание, воспитание в соответствии с новейшими данными науки, то есть педагогики.

В принципе тетка была очень мила, пока не вспоминала про педагогику. К счастью, случалось это не чаще, чем раз в день.

А недавно тетка влюбилась в одного знакомого отца Горошка и с тех пор вообще заметно притихла. Дело в том, что ее жених был тоже человек разговорчивый и терпеть не мог, чтобы его прерывали.

Из Варшавы в Казимеж около четырех часов поездом и час автобусом. Первые полтора часа говорил только жених тетки, а тетка умиленно слушала.

Впрочем, нельзя отрицать, что этого высокого рыжего, веснушчатого жениха стоило послушать, хотя иногда понять его было нелегко, потому что говорил он об очень трудных вещах. Он говорил об археологии. Он был ученым, специалистом по раскопкам и как раз недавно открыл какие-то чрезвычайно интересные следы славянского селения, существовавшего полторы тысячи лет тому назад.

— Стлашно интелесные, — говорил он, выговаривая «л» вместо «р», — стлашно!

— Ах! — вздыхала Педагогика.

— Это будет сенсация, — качал головой Рыжий.

Ика толкнула Горошка локтем.

— Ты, — шепнула она, — что такое сенсация?

— Сенсация? — ответил Горошек. — Это что-то необыкновенное, страшно необыкновенное.

— Да, — думал вслух Рыжий, — это будет пожалуй, стлашная сенсация.

И замолчал.

Все молчали. В купе они были только вчетвером. Поезд шел среди леса, чудесного осеннего леса — золотого, красного, желтого. Лишь местами проглядывала хмурая зелень сосен.

Это тетка Педагогика начала читать стихи. Когда она кончила, Рыжий попросил:

— Повтоли, пожалуйста, дологая!

Она повторила.

Все заслушались музыкой этих стихов об осени, каждый посвоему. Ика смотрела на осенний лес, и ее темные глаза еще больше потемнели. Рыжий прикрыл глаза и положил руку на теткину ладонь.

А Горошек смотрел на тетку Педагогику и поражался не только красоте стихотворения. Его поразило лицо тетки: он заметил, что, не особенно красивая, пожалуй, даже некрасивая, тетка Педагогика вдруг удивительно похорошела. Пропали строгие морщинки на лбу, глаза просияли в ласковой улыбке, грациозно изогнулась шея. Как это случилось? Каким чудом резкий голос тетки Педагогики стал таким теплым и мягким?

«Ага! — подумал Горошек. — Тетка Педагогика влюблена. Надо это дело продумать, потому что сразу видно, что самая лучшая Педагогика — это Педагогика любящая».

В ПУЛАВАХ ПРЕДСТОЯЛА ПЕРЕСАДКА с поезда на старый скрипучий, разбитый автобус.

Ике он очень не понравился.

— На этом автобусе, — проворчала она, — Мешко Первый ехал креститься и уже тогда расплавил подшипники.

— Ика, — грозно сказала тетка Педагогика, — может быть, ты хочешь пойти пешком? Для тебя это имело бы серьезное воспитательное значение!

Но Рыжий все уладил. Уложил рюкзаки на полки, тетку назвал «кисонькой», после чего она сразу затихла и зажмурилась — совсем как кошка на солнышке, — а когда автобус тронулся, Рыжий поднял светлые брови и спросил:

— Милостивая госудалыня, очевидно, пеледвигается исключительно пли помощи леактивных самолетов?

Ика покраснела.

— Милостивая государыня, — огрызнулась она, — еще будет передвигаться при помощи реактивных самолетов.

— А может, и лакет?

— Может, и ракет.

Тетка Педагогика хотела было вмешаться в этот разговор, но Рыжий снова положил руку на ее ладонь.

— Милостивую госудалыню смешит как доистолический Мешко, так и вполне истолический автобус, — обратился он снова к Ике.

— Смешит!

Горошек покачал головой.

— Юмор не запрещен, — обратился он к вербе, мимо которой как раз проезжал автобус.

— Нет, — согласился Рыжий, — и не будет заплещен. Именно поэтому еще через тысячу лет какая-нибудь новая Ика будет лопаться от смеха, что кто-то там когда-то, наплимел в двадцатом веке, пеледвигался на каких-то там неуклюжих, длевних самолетах и лакетах. Велно или нет?

Ответа ой не дождался. Только Горошек снова покачал головой:

— Надо это продумать.

Рыжий засмеялся:

— Это велно.

Автобус раскачивался на выбоинах, словно лодочка на штормовой волне. Из корзины торговки, сидевшей на заднем сиденье, вдруг высунул голову рассерженный гусак и загоготал изо всей мочи. Рыжий подмигнул и ответил ему таким замечательным гоготанием, что настоящий гусак просто смутился. И представьте себе, тетка Педагогика, вместе того чтобы возмутиться, захихикала вместе со всеми!

— Ах, ты, рыжий гусь! — шепнула она.

Когда все успокоилось, Ика взглянула на «рыжего гуся» более добрым взглядом. А «гусь» обнял тетку Педагогику за плечи и снова разговорился.

— Весной, — начал он, — я видел очень интелесную доменную печь.

Горошек тихо вздохнул. «Ну вот, опять лекция по радио», подумал он. Но Ика слушала внимательно. И даже перестала замечать, что «гусь» вместо «р» говорил «л». Рыжий рассказывал и рассказывал. А закончил он вот чем:

— Домна была действительно необыкновенно интересная. Сейчас она уже не работает. Но в свое время, видимо, была последним криком технического прогресса. Когда я ее осматривал, меня не оставляла одна мысль. Знаете о чем? Вот о чем. Каково бы нам пришлось без строителей этой домны? Без того, что придумали и изобрели они? Боюсь, что мы не сумели бы построить даже такой допотопный автобус. То-то и есть. И забывать о них нельзя…

— О ком? — спросил Горошек.

Автобус сделал поворот, а под осенним солнцем блеснула Висла. «Рыжий гусь» улыбнулся:

— Я же сказал: об изобретателях и строителях этой домны.

— Понятно, — вежливо, но уже равнодушно согласилась Ика. Домна — это доменная печь.

Но Горошка смущала загадочная улыбка Рыжего.

— Простите, — вдруг спросил он, — а когда эту домну построили?

— Полторы тысячи лет назад, — добродушно сказал Рыжий.

У Ики и даже у тетки Педагогики глаза в этот момент стали не меньше тарелки — скажем, десертной тарелочки.

— О-го-го! — ахнул Горошек, состроив Ике рожу. — Снова влопались. Совсем, как с Яком, — шепнул он ей.

На этот раз Ика не рассердилась. Она внимательно посмотрела на Рыжего.

— Ты прав, — тоже шепотом призналась она.

А когда автобус наконец остановился возле живописного казимежского рынка, когда их обняла осенняя тишина, Ика и Горошек совершенно ясно услышали, как тетка Педагогика шепнула Рыжему:

— Золотко, да ведь ты же замечательный педагог! Горошек подтолкнул Ику:

— Слышала?

— Еще бы, — отвечала Ика, — теперь это уже, конечно, не секрет.

— Что?

— Как — что? Поженятся.

Горошек посмотрел на обращенные друг к другу лица взрослых. Кивнул головой.

— Такова жизнь, — проворчал он, обращаясь уже исключительно к самому себе.

… ЭТО БЫЛ ДЕНЬ полный чарующей осенней прелести. Леса вокруг городка стояли, как в огне, — красные, бронзовые и золотые. Солнце было удивительно ласковое, в воздухе, на волнах тихого ветра плавали паутинки. Настоящая осень: много красоты, чуточку печали. Жалко было даже тратить время на обед. Наскоро поели, и перед ними открылась сверкающая перспектива полной свободы.

— В нашем распоряжении почти целый день, — сказал Рыжий. — Как же мы его проведем?

Ика с Горошком переглянулись.

— Может… — сказал Горошек, — может, мы вдвоем с Икой пойдем на Дворцовую Гору?

— Вы? — возмутилась тетка Педагогика. — Одни?

— Вдвоем — значит не одни, — коротко объяснил Горошек.

А Ика добавила еще более нежным голосом:

— Мы не хотели бы вам мешать.

Тетка Педагогика не знала, что ответить. В ней происходила отчаянная борьба. Это была борьба между теткой Педагогикой, неумолимой воспитательницей и опекуншей всего человечества (и прежде всего молодого поколения), и теткой-влюбленной, мечтавшей провести чудесный осенний день с милым рыжим и тоже влюбленным археологом.

Кто победил? Победила тетка-влюбленная. Она сказала:

— В конце концов… вы уже не дети.

— Вот именно, — поддакнула Ика.

— Но, — тут заговорила сурово и строго тетка-воспитательница, — ужин ровно в восемь! Никаких опозданий! Горошек подтянулся, щелкнул каблуками.

— Есть, никаких опозданий! — повторил он.

— Минуточку, — сказал Рыжий, — чтобы не было опозданий, надо знать, который час.

Он снял с руки свои великолепные часы-хронометр с двумя секундомерами и вручил их пораженному Горошку.

— Прошу, — сказал он. — Вот так действительно не будет никаких опозданий.

— Дорогой мой… — начала было тетка.

— Дорогая моя, — прервал ее с веселой серьезностью Рыжий, педагогика опирается прежде всего на доверие. Привет, молодежь мира!

Ребята поклонились и пошли в сторону Дворцовой Горы.

Горошек ежеминутно поглядывал на часы и, нечего скрывать, даже закатал рукава, чтобы каждый мог видеть, что он носит на левом запястье.

— Этот Рыжий просто великий человек! — выпалил он.

— Вероятно, — сухо ответила Ика. Она, видимо, считала, что могла бы сберечь часы нисколько не хуже Горошка.

Но оба забыли даже о часах, как только оказались на крутой лесной тропинке, которая прямиком вела к руинам замка, построенного Казимежем Великим.

Так тихо, таинственно, чудесно было тут!

Ребята молчали. Шли бесшумно, очарованные. Ведь это тоже было приключение: в знакомом, хорошо знакомом месте вдруг найти что-то совсем новое — новую нежданную красоту. Задумчивые деревья, ласковое солнце, серебряные нити паутины и, наконец, просвечивавшие из-за деревьев, блестящие, как рыбья чешуя, волны далекой Вислы.

Тропинка вывела их на лысый, нависший над трактом косогор. Оба словно пробудились от короткого прекрасного сна.

Горошек сразу посмотрел на часы.

— Тринадцать часов семь минут, — сказал он.

— А сколько секунд? — ядовито спросила Ика.

— Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать одна… начал добросовестно считать Горошек и, вероятно, считал бы дальше, если бы не то, что ровно в тринадцать часов семь минут и двадцать две секунды где-то неподалеку раздался очень, очень знакомый звук.

Это был звук автомобильного гудка.

После секундного перерыва гудок прозвучал снова. Три длинных, три коротких и опять три длинных. Словно он подавал сигнал SOS.

— Это Капитан! — крикнула Ика.

— Капитан… — шепнул Горошек.

И оба, не раздумывая, бегом пустились вниз по косогору, не обращая внимания на острые колючки ежевики и терна.

Горошек зацепился поясом за ветку орешника и на минуту должен был остановиться, так что первой внизу оказалась Ика. Дорожный кювет он перескочил следом за ней.

Да, это действительно был Капитан. Запыленный, грязный, запыхавшийся. От мотора еще веяло жаром, а весь кузов дрожал, как после тяжелого напряжения.

— Капитан! Что случилось, Капитан?! — спрашивала Ика.

Капитан не поздоровался, не пошутил. С треском распахнул дверь и сказал только одно слово:

— Садитесь!

Они немедленно послушались. Едва они успели сесть, Капитан рванулся вперед и уже через сто метров развил максимальную скорость.

ИЗ ВСЕХ ИХ ВСТРЕЧ эта встреча была самой удивительной. Как он их разыскал? Как появился здесь среди бела дня? Зачем?

Но они ни о чем не спрашивали. Они знали, что раньше или позже все объяснится, а на такой скорости Капитан не захочет произнести ни слова.

Капитан с удивительной легкостью обогнал какой-то автобус, две легковые машины. При этом шофер второй машины едва не налетел на дерево, увидев за рулем мчавшегося «Оппеля» двоих ребят, из которых ни один не прикасался к баранке.

Спустя некоторое время Капитан, резко затормозив, свернул на неровную проселочную дорогу. Не похоже было на то, что по ней когда-нибудь проходили автомобильные шины. Несмотря на это, адская гонка продолжалась. Ребята невольно вспомнили полет на Яке сквозь самум. Камни не камни, корни не корни, выбоины не выбоины Капитан ни на что не обращал внимания. Даже пересекший путь ручей его не остановил. Он рвался напролом, как танк. Ветки кустов и деревьев хлестали по крыше, по стеклам, мотор задыхался и кашлял от напряжения: Капитан лез на гору по дороге, по которой едва ли могла пройти и телега…

Ика и Горошек судорожно вцепились в сиденья. Они по-прежнему молчали. Только сердца их бились все тревожнее. Оба понимали, что их ожидает неслыханное приключение. Об этом красноречиво говорил и сумасшедший бег Капитана, и его упорное молчание.

Наконец Капитан выбрался на вершину холма. Дорога стала ровнее. Впереди в нескольких десятках метров сквозь деревья просвечивала озаренная солнцем, молчаливая, огромная и пустая поляна. Капитан замедлил ход. Медленно, словно собрав остаток сил, доехал до ее края и остановился.

Он помолчал еще немного, как запыхавшийся человек, который должен отдышаться, прежде чем скажет хоть слово. Молчание это продолжалось ровно пять секунд, но для ребят они тянулись невыносимо, безмерно долго.

Наконец Капитан заговорил.

— Ика и Горошек, — сказал он тихим, измученным голосом, — вас ждет самое трудное испытание. Испытание, которому еще никто и никогда не подвергался.

— Мы слушаем, — шепнул Горошек.

— Объяснить я вам могу немного. Я сам почти ничего не знаю. Я лишь исполняю приказ. Мне приказали привезти вас сюда.

— Кто?

— Все те, кто дружит с людьми и помогает им. Радиостанции и электронно-счетные машины, радиолокаторы и астрономические инструменты. Мне приказано привезти вас сюда и сказать: нужна ваша помощь. Готовы ли вы на все?

Побледневшие щеки Ики сразу зарумянились.

— Разве вы нас не знаете? — крикнула она.

— Погоди, детка, — тихо сказал Капитан, — на этот раз дело слишком трудное.

— Что мы должны сделать? — спросил Горошек.

Капитан минуту поколебался. Потом ответил почти шепотом:

— Вам придется… покинуть… Землю!

Ребята переглянулись. Ика закрыла рот ладонью. Горошек взял ее за руку.

— Как же это? — спросил он. — Как?

— Не знаю, — шепнул Капитан. — Мое дело было привезти вас сюда.

— Но зачем? Для чего?

— Мне не сказали. Но это скоро выяснится.

Он умолк. В лесу царила необычайная тишина — молчали и птицы и насекомые. Даже ласковый ветерок остановил свой полет и деревья стояли недвижно.

Первой прервала молчание Ика:

— А мы должны покинуть Землю… навсегда?

— Нет! — сказал Капитан. — Нет! Это я знаю — не навсегда. Совсем ненадолго. И еще я знаю, что это очень важно.

— Что «важно»?

— Не знаю что. Знаю только, что очень важно.

Ика явно рассердилась. Горошек по-прежнему молчал, стиснув зубы. А она, разрумянившись от злости, хлопнула себя по коленке:

— Что за чепуха! Ведь у нас нет крыльев! Мы готовы на все. Но ведь надо знать — что, зачем, почему?

— Ика, — тихо сказал Капитан, — дело это необычное и таинственное. Я повторил вам только то, что мне сообщили. Решение приняли более мудрые, чем я. Мне сказано: отвези их туда-то и туда-то. Попроси помочь. Если согласятся, пусть выйдут на середину этой поляны. Я доставил вас. Передал просьбу. Остальное — ваше дело.

— Что же мы должны делать?

— Мне сказали: пусть просто будут сами собой. Пусть будут такими, как всегда.

— Да что это за чепуха? — снова крикнула Ика.

Вот тут Горошек взял ее за руку:

— Погоди! Это совсем не чепуха. Но с одним я не согласен.

— Не согласен? — тихо переспросил Капитан. Казалось, в его голосе прозвучал испуг.

— Не согласен, чтобы Ика шла со мной. Я пойду один.

— Горошек! — крикнула Ика.

— Пойду один!

— Без меня не пойдешь!

Горошек упрямо затряс головой. Ика, сделав героическое усилие, взяла себя в руки.

— Капитан, — спросила она, — обратились к нам обоим?

— К вам обоим.

— Тогда всего хорошего, Капитан! — сказала она, открывая дверцу.

— Ика! — отчаянно закричал Горошек, выскакивая за ней из машины и хватая ее за руку. Он хотел крикнуть еще что-то, но не сумел издать ни звука. Ика тоже остановилась на полушаге.

Еще секунду назад молчаливая солнечная поляна была совершенно пуста. Сквозь неподвижный прозрачный воздух они различали на той стороне поляны чуть ли не каждый листик, чуть ли не каждую освещенную солнцем веточку.

Но в тот самый момент, когда Ика и Горошек выскочили из машины, воздух вдруг начал… как бы это сказать, уплотняться, набирать цвет. Деревья на той стороне вдруг подернулись дымкой, как маревом. Все затуманилось. И на зеленом фоне показался неясный силуэт огромного полупрозрачного, отливавшего всеми цветами радуги пузыря.

— Будьте сами собой! — сказал Капитан. — Такими, как всегда! До свидания!

И тихо-тихо, задним ходом двинулся по лесной дороге среди молчаливых деревьев, уходя все дальше и дальше…

Вскоре он исчез. Затих звук его мотора.

Но ребята словно бы не заметили этого. Они продолжали стоять неподвижно, держась за руки, онемев, почти не дыша.

Перед ними — возникнув «из ничего», просто из воздуха! — все четче и яснее рисовались контуры огромного, с дом, гладкого, как зеркало, серебристого шара. И что было еще удивительнее — несмотря на свои размеры и огромную, казалось бы, тяжесть, шар этот не лежал на земле. Похоже было, что он опирается только на самые верхушки травинок…

— Что же это такое? — прошептала Ика.

— Не знаю, — ответил Горошек.

Ребята посмотрели друг на друга. Взгляды их говорили больше, чем слова. Они говорили: «Мы боимся, не знаем, что нас ждет в эту минуту, у нас нет ни мужества, ни отваги. Но надо идти вперед… нас просили… мы обещали… значит, идем вперед».

Горошек крепче стиснул руку девочки.

— Идем, — сказал он.

ШЛИ ШАГ ЗА ШАГОМ. Медленно, но все увереннее. Шар, огромный и неподвижный, все приближался. Наконец они остановились в двух шагах от его блестящей, как зеркало, но ничего не отражавшей поверхности.

— Так, — сказал Горошек, сморщив лоб. — Что дальше? Не трогай! — крикнул он вдруг.

Но Ика уже прикоснулась концами пальцев к странной поверхности.

— Он очень… — начала было она.

Она хотела сказать: он очень твердый. Но в этот самый миг часть сферической поверхности, как раз перед ними, исчезла. Просто исчезла. И одновременно открылся какой-то коридор с бледноголубыми, слегка светившимися стенами, плавно изогнутый, как раковина улитки.

И в глубине его ласково замигал, замаячил зеленый свет.

— Зеленый свет, — прошептала Ика.

— Да, — тоже шепотом ответил Горошек.

И тут Ика… засмеялась Да, засмеялась.

— Зеленый свет? Значит, путь свободен, — сказала она весело.

И пошла вперед.

Горошек почувствовал на лице краску стыда. Он сорвался с места, в два прыжка опередил Ику и, не останавливаясь, перескочил порог.

Но, видимо, он немного перестарался: с разгона влетел в голубой коридор и самым позорным образом зарылся носом в пол. Вскочил он под громкий хохот Ики. Она даже присела от смеха, глядя на полусердитое, полуиспуганное лицо Горошка.

— «Га-га-га»! Как гусыня! — свирепо передразнил он Ику.

А она, отирая слезы смеха, спокойно перешагнула порог и с достоинством вступила на слегка подавшийся под ногой, эластичный, как губка, пол.

Но едва она поставила вторую ногу на этот странный паркет, смех замер у нее на устах.

Без малейшего шума, без малейшего сотрясения шар… закрылся. Все исчезло: трава, поляна, лес, озаренный солнцем. Ребята стояли меж голубых светящихся стен.

— Так и надо было полагать, — сказал Горошек, — Пошли!

— К-куда? — спросила Ика.

— На зеленый свет.

Перед ними было два пути. Два коридора. Но в одном из них голубой свет стен темнел, превращался в синеву, в темно-сапфировую синь.

Зато в глубине другого то разгорался, то замирал зеленый огонек. Мерцал, словно приглашая ребят ласковым жестом.

Сразу присмиревшая Ика просунула пальцы под локоть Горошка и пошла на полшага позади него.

Зеленый свет вел их шаг за шагом. Оглянувшись, они заметили, что сапфировый цвет следует за ними.

— Погоди, — сказала Ика, — почему тут нет тени?

— Больше тебя ничего не интересует? — сделал ядовитое лицо Горошек. — Смотри, если ты начнешь обо всем спрашивать, тебе хватит вопросов до конца жизни!… Вот только отвечать некому.

— Теней нет, — убежденно заявила Ика. — Потому что свет идет со всех сторон. Даже с пола.

— Да помолчи ты! — рассердился Горошек. — Есть вопросы поважнее. Что дальше делать?

Действительно, коридор закончился глухой стеной. Зеленый свет — он превратился в полупрозрачную дымку — мигнул ребятам еще разок-другой и исчез. Ушел в стену.

— Что же делать? — беспомощно произнесла Ика.

— Надо это продумать, — пробормотал Горошек. — Погоди-ка.

— Чего годить? Чего годить?

— Раз свет нас вел, то значит… — в раздумье говорил Горошек, — значит, надо идти за ним.

— С ума сошел! Сквозь стену? Горошек улыбнулся.

— А может, не я сошел с ума… а стена? — сказал он и положил руку на стену.

— Горошек! — взвизгнула Ика.

Она завизжала не без причины. Рука Горошка вошла в стену, как в воду. Просто погрузилась в нее. Казалось, что руку отрезали. А между тем выражение лица Горошка свидетельствовало о том, что с ним не случилось ничего, абсолютно ничего плохого.

— Ну, что ты кричишь?… — начал он, но вдруг лицо его перекосилось, и он вырвал руку, словно ее обожгли раскаленным железом.

— Что с тобой? — выдохнула Ика, подскочив к нему.

— Ой мамочка! — простонал Горошек.

— Ну, говори же, что случилось! — начала Ика уже со слезами в голосе.

Вместо ответа он поднес руку к уху.

— Да часы, часы Рыжего… тоже чуть не плача сказал он, но сразу просиял: — Идут!

— Тьфу ты! — топнула ногой Ика. — Я чуть с ума не сошла от страха, а ты…

Но Горошек ее не слушал. Вместо этого он сделал самую поразительную вещь, которую кто бы то ни было, где бы то ни было и когда бы то ни было мог сделать. Сотворил чудо. Настоящее чудо. Сделал два шага вперед, вошел в стену и исчез. Просто-напросто прошел сквозь стену.

Ика глубоко вздохнула. Ей вдруг стало очень страшно. В коридоре потемнело, темнота все сгущалась, а Горошек исчез, пропал, растворился.

— Ой, мама, — слабым голосом всхлипнула она.

Но вместо мамы на нее — из стены! — глянуло улыбающееся лицо Горошка.

— Пошли, сестренка, — сказал он. — Чудес нет. Эта стена проходимая.

В доказательство он выставил из «проходимой» стены еще и указательный палец и поманил им Ику. У нее сразу прошел весь страх.

— Подвинься, — строго сказала она. — Дай пройти.

Горошек исчез. Ика сделала шаг, другой, третий, увидела, как ее собственная нога пропадает в стене.

А потом? Потом она ощутила дуновение легкого, прохладного ветерка и оказалась возле Горошка в большом квадратном… зале.

Едва оглядевшись, Ика сказала:

— Горошек, может быть, мы все-таки сошли с ума?

— Успокойся, — буркнул он в ответ.

Молча осматривались. Все было очень просто и обычно. Но просто и обычно только на первый взгляд. А на самом деле все было загадочно и не похоже ни на что, к чему люди привыкли.

Во всех шести стенах — на четырех боковых, в полу и на потолке — были круглые окна. Окна? Казалось бы, да. Только сквозь них совершенно не проникал свет.

Мало того. Возле каждого окна стояло по два… не то кресла, не то дивана. Возле каждого. Это значит, и на стенах и на потолке! Между этими креслами стояли обычные столики. На столиках какие-то прозрачные сосуды, а в них разноцветные жидкости и цветистые неведомые плоды.

Так вот то, что кресла стояли на полу, это было и совершенно понятно и вполне естественно. Но ведь они стояли и на стенах и на потолке! Первые, естественно, боком, а вторые? Вторые просто вверх ногами!

— И ты будешь мне доказывать, что мы не в сумасшедшем доме? ядовито спросила Ика.

Но Горошек не отвечал. У него было лицо человека, вслушивающегося в собственные мысли. Он явно что-то продумывал. Всерьез. И вот он не спеша, вразвалку подошел к стене и, слегка откинувшись назад, пошел по ней.

Ика так и села на пол. А Горошек шел и шел. Дошел до потолка, взошел на потолок. Там он сунул руки в карманы и, засвистев чтото, побежал рысцой. Остановился на минутку возле кресел, стоявших, вверх ногами, присел на одно из них.

Только тут Горошек поглядел вверх (то есть, с точки зрения Ики, вниз) и расхохотался во все горло.

Потом вскочил с кресла, бегом промчался по потолку, по боковой стене и остановился возле Ики.

— Ты поняла? — крикнул он.

— Нет, — шепнула она. — Не понимаю.

— Здесь нет гравитации.

— Чего?

— Ну… притяжения. Понимаешь? Нет.

Ика отрицательно затрясла головой.

— Если бы не было, ты бы висел в воздухе. Горошек посмотрел на нее в изумлении. И через минуту щелкнул себя по лбу.

— Ты права! Тут иначе.

— Вот именно.

— Тут вот как, — продолжал он, вдруг вдохновившись. — Те, которые это сделали, могут любую стену превратить в пол. Помнишь, что говорил Як? Они управляют гравитацией.

Но Ика снова рассердилась.

— Перестань вопить. Ты лучше скажи: кто это «они»?

Горошек замолчал, беспомощно оглянулся по сторонам. Пожал плечами.

И в эту самую минуту окно в полу, возле которого они стояли, засветилось. Они подскочили, наклонились, как над колодцем. И увидели…

Увидели Землю. Землю, с непостижимой скоростью убегавшую назад. Словно пушечный снаряд. Сперва перед их глазами распростерлась огромная панорама холмов, полей. Блеснула ниточка Вислы. Потом обрывки туч. Потом Земля вдруг начала округляться… округляться… засинели пятна морей…

— Смотри! — шепнул Горошек. — Европа.

Потом шепнул:

— Азия.

А потом совсем тихо сказал:

— Земля.

Потому, что в окне, на фоне внезапно потемневшего неба, они видели только все уменьшавшийся, слегка сплюснутый, светящийся неярким светом, как луна, шарик — родную Землю.

— Горошек, — сказала очень спокойным голосом Ика. — Куда мы летим?

Он повернул к ней побледневшее лицо. И только развел руками. Тогда Ика в последний раз глянула в окно, потом преспокойно уселась в кресло и задала еще один вопрос:

— Ну, тогда скажи, кому из нас это снится — тебе или мне?

Но и на этот вопрос не было ответа.

— Ее уже не видно, — сказал Горошек.

— Кого?

— Земли.

Ика махнула рукой. Взяла в руки стоящий на столике сосуд, подобный маленькой пузатой бутылочке. В нем колыхалась розовая жидкость.

— Ой, посмотри-ка! — ахнула она.

В тот самый миг, когда она взяла сосуд в руку, на бутылке сверху сформировался как бы носик от чайника. Очень соблазнительный носик. Бери его в рот и пей.

Так она и сделала.

— Ой! — вздохнула Ика.

Это было что-то… что-то необычайно прекрасное. Что же это был за напиток? В нем смешался вкус каких-то наполовину знакомых и совсем незнакомых вещей. Жидкость была холодная, слегка шипучая и чудесно освежала.

Но Горошек ничего не замечал. Он все еще с озабоченным видом склонялся над окном.

— Солнце! — сказал он, глядя на маленький, ярко пылавший шарик, который, так же как и Земля, уменьшался с каждой секундой и вскоре стал просто одной из миллионов рассеянных по черному небу звезд. Разве что чуть поярче других.

Только тогда Горошек посмотрел на Ику, которая, зажмурив глаза, смаковала чудесный напиток.

— Ты что делаешь? — крикнул он. — Брось это!

— И не подумаю.

Он хотел вырвать сосуд у нее из рук, но она спрятала его за спину.

— Во-первых, сядь, — сказала она.

Сказала так спокойно, что он послушался. Ика сделала еще солидный глоток из розового носика.

— Гляди, — улыбнулась она. — Бояться нечего!

— Я не боюсь, — огрызнулся он. — Я просто осторожен.

— Чудная вещь!

— Потом выяснится — чудная или нет.

Ика сделала большие умильные глаза.

— Горошенька, — сказала она, — ты лучше не злись, а возьми вон ту, вторую бутылочку и попробуй.

Он передернул плечами. Но, правду говоря, и от волнения и от жажды в горле у него пересохло не меньше, чем тогда в Сахаре. А второй округлый сосудик с такой же самой жидкостью стоял на столике — только протянуть руку. Что ж, пришлось протянуть руку и взять бутылку.

А когда уж возле самых его губ сформировался необычайно аппетитный носик, Горошек безо всяких колебаний приложил его к губам.

— Эй, хватит, — сказала Ика.

Он оторвался. С трудом.

— Что же это такое? — спросил он. — Мандариново-яблочновиноградный ананас или лимонно-малиновая груша?

Ика весело рассмеялась.

— Откуда я могу знать, что это такое? Я знаю одно — это чудесно!

— Додумалась, — проворчал он, снова принимаясь за напиток.

Глаза Ики блеснули.

— К твоему сведению, до чего-то додумалась.

— Гм… до чего именно?

— Во-первых: сколько ни пьешь, а оно не убывает.

— Что-о-о? — Горошек оторвался от своей бутылки и посмотрел на нее с комическим ужасом.

— Верно, — шепнул он. — А во-вторых?

— Тебе мало? Во-вторых…

— Погоди! — перебил он ее резко.

Видимо, ему пришла в голову такая важная мысль, что он позабыл даже про бутылочку. Он хотел поставить ее на стол. Но был так поглощен своими мыслями, что поставил бутылку мимо стола. И более того: даже не заметил, что сосуд не только сразу убрал свой носик, но, вместо того чтобы упасть на пол, осторожно и ловко сам стал на блестящую поверхность столика.

Ика, правда, обратила внимание на то, что бутылочка самостоятельно взобралась на стол, но теперь ее это, в сущности, даже не удивило. Она подняла глаза на Горошка.

— В чем же дело?

А Горошек встал с кресла, повернулся к Ике и назидательно поднял вверх указательный палец.

— Я додумался, что «во-вторых».

— Ого!

— Да будет тебе известно…

— Я именно этого и хочу.

— Да будет тебе известно, — повторил Горошек, важно усаживаясь в кресло, — что дело не так уж плохо.

Ика презрительно пожала плечами.

— Я это сразу поняла.

— Сразу? — удивился Горошек. — А кто кричал «ой, мамочка»?

— Подумаешь! — буркнула Ика. — Это все, до чего ты додумался?

— Нет. Додумался до чего-то совсем другого.

— Ну говори же, наконец!

— Я считаю так, — говорил он, потягивая ананасно-лимонномандариновый напиток. — Тут есть две возможности. Первая — что мы попались в ловушку.

— В ловушку? К кому?

— К кому? Точно не знаю.

— Я тоже, — фыркнула Ика.

— А другая возможность такая, — невозмутимо продолжал Горошек, — что мы просто, ну как бы это сказать, получили приглашение.

— Приглашение? От кого?

— Точно не знаю, но…

И тут он замолчал, загадочно улыбаясь.

— «Точно не знаю»! — вскипела Ика. — «Точно»! Ох, и мастер ты болтать! А что ты знаешь не точно?

— Одно я знаю точно, — сказал Горошек. — Очень важную вещь: лучше знать что-нибудь не точно, чем вообще ничего не знать!

Ика отставила свою бутылку, встала и подошла к Горошку с таким видом, что он даже отодвинулся.

— Ика, — сказал он осторожно, — главное — спокойствие. Только спокойствие может нас спасти!

— Тебя ничто не спасет, — процедила она сквозь зубы, — если немедленно не скажешь мне все, что ты там выдумал.

— Ну ладно, ладно, успокойся. Ты сядь, сядь!

— Не сяду. Говори!

— Ну вот… Куда мы именно летим — не знаю. Кто построил этот… этот шар, кто придумал такие светящиеся проходимые стены, такие бутылки… всякие штуки с этой гравитацией… тоже не знаю. Но…

— Но?

— Но думаю, — продолжал Горошек все с большей уверенностью, что все это построил и придумал кто-то такой, кто знает в сто или в тысячу раз больше людей. Тот, кто, скажем, имеет право смеяться над нашими ракетами и реактивными самолетами, как ты смеялась над телегой, запряженной волами, или над этим автобусом в Пулавах.

— Гм, — произнесла Ика, усаживаясь рядом с ним, — Ты думаешь?

— Думаю. И думаю еще вот что. Что это какие-то неслыханно мудрые существа. А раз они мудрые, то не могут быть злыми. Помоему, они просто должны быть очень добрыми. Недаром они заботятся о нас, как о своих гостях.

— Погоди, погоди… — подозрительно сморщилась Ика. — Ты что думаешь — это какие-то добрые духи?

— Духи? — прыснул он со смеху. — Деточка! Духов нет! Я сказал: существа. А как я должен был сказать? Люди?

— Ну ладно, — согласилась она. — Существа так существа.

— Ну, и они, — продолжал Горошек, — эти самые существа, обращаются с нами, как с гостями. С желанными гостями.

— Ты уверен?

— Уверен, — упрямо сказал он. — Это я почти точно знаю.

— Откуда?

— Оттуда, что у нас чудесный воздух, самый лучший на свете напиток, удобнейшие кресла. А хотя бы и то, что всюду у нас пол. Понимаешь, что это значит?

— Что? — заморгала Ика.

— То, — с торжеством закричал он, — что раз всюду пол, то мы никуда упасть не можем и на нас ничто упасть не может! Сто процентов удобства и безопасности. Скажешь, нет?

Ика надолго задумалась. Потом посмотрела на Горошка, и во взгляде ее несомненно таилось восхищение. Вернее, даже не таилось. Наоборот!

— Дай руку, — сказала она. — Честное слово, ты, наверно, прав!

Горошек скромненько опустил глаза, но улыбка, то и дело появлявшаяся на его губах, вовсе не свидетельствовала об излишней скромности. Чтобы скрыть ее, он потянулся к овальному сосуду, в котором лежали незнакомые многоцветные фрукты. Его уже не удивило, что стенка сосуда сама открылась навстречу его руке.

Взял в руку плод и откусил кусок.

Он не сказал ни слова, только вздохнул. Но как вздохнул! При виде его закатившихся от восторга глаз Ика почувствовала такой аппетит, что сама не заметила, как схватила не то апельсин, не то персик и… ароматный сок потек у нее по подбородку, как у малыша из детского сада.

— Смотри, измажешь кресло! — пробормотал Горошек с набитым ртом.

Но было уже поздно. Ика, боясь запачкать свой светлый свитер, машинально нагнулась вперед, и струя сока брызнула прямо на выгнутую ручку кресла.

— Срамота! — проворчал Горошек. — Видишь?

Ика наклонилась над креслом. А потом… пренебрежительно пожала плечами.

— Что «видишь»? Ничего не вижу.

— Как? Там, наверно, пятно…

— То-то и есть, что никакого пятна. Попробуй найди.

Горошек с сердитым видом встал, подошел к креслу Ики и действительно ничего не обнаружил.

— Как же так? — спросил он.

Ика спокойно доела плод, а потом, вместо того чтобы вытереть руки платком, начала обтирать их об кресло.

— Ну, знаешь, это уже верх… — грозно начал было Горошек, но запнулся и замолчал.

Потому что это действительно был верх всего, что можно вообразить. Рука Ики не только вдруг стала сухой и чистой, но даже произошло нечто совершенно непредвиденное. «Вечное» чернильное пятно на среднем пальце правой руки — пятно, которое никогда в жизни не отмывалось, — теперь исчезло.

— Да, это уже верх всего, — повторил Горошек.

А потом, осененный внезапной мыслью, осмотрел подошву своих ботинок и, обернувшись, поглядел на левую штанину своих шортов, на которых еще с лета красовалось большое пятно от черники.

— Да по… посмотри! — захлебнулся он от восторга. И подошвы ботинок были чисты, словно стекло после весенней уборки, а шорты? Словно только что из магазина!

— Ого! — засмеялась Ика. — Это действительно верх всего: Горошек в чистых шортах.

Горошек, не удержавшись, тоже засмеялся.

— Нет, ты видала такое? Это просто какой-то гибрид пылесоса с химчисткой…

— … с фруктовым магазином, кос… космическим кораблем и…

— … и астрономической обсерваторией! — закончил Горошек, принимаясь за другой плод, бледно-салатного цвета, который таял во рту, как шоколадное мороженое, а вкусом напоминал нагретую солнцем, чудесную спелую землянику.

Словом, на космическом корабле, воцарилось веселое, приятное настроение.

Ребята удобно устроились в креслах друг против друга и то хихикали просто от радости, то болтали, как две сороки.

Потом Горошек опять посерьезнел. Он встал и начал обходить все окна. Стоило ему остановиться возле какого-нибудь из них, матовая поверхность окна делалась прозрачной как хрусталь. В нем появлялась безграничная панорама Вселенной, черное космическое пространство, где, словно искры, летели мириады светящихся полосок.

Нахмурившись, Горошек подошел к окну возле кресла Ики.

Ика грызла, кажется, уже пятый плод. На озабоченную мину Горошка она посмотрела с иронией.

Но, едва она тоже глянула в окно, ее хорошее настроение сразу испарилось. Ика вскочила.

— Слушай, — шепнула она. — Что это — конец света? Почему нет звезд, а только искры и полоски? Он покачал головой.

— Не будь ребенком, — сказал он. — Так и должно быть. Ведь мы так мчимся, что звезды мелькают у нас перед глазами.

— Ага-а, — с облегчением вздохнула Ика. — Как деревья возле шоссе, когда машина делает сотню километров в час?

— Угу.

Самочувствие Ики снова улучшилось.

— Так о чем ты беспокоишься?

— О чем? — ответил Горошек таким голосом, как будто обращался к самому себе. — О том, что мы будем делать. Что нас ожидает?

Ика серьезно посмотрела на него. Помолчав, сказала:

— Не горюй. Придет время — узнаешь.

Горошек пожал плечами.

— Все-таки ты деточка! — И вдруг рассердился: — Разве ты не понимаешь, что мы здесь по сути дела, вроде пары ослов? Два доисторических существа… Невежды… Просто нули. Что мы вообще можем сделать? Ничего! Даже меньше!

Но Ика не собиралась приходить в плохое настроение. И даже не рассердилась на Горошка, хотя в первую минуту глаза у нее сверкнули. Вы уже знаете — у них всегда бывало так: если один терял мужество, второй становился вдвое смелее, если один начинал колебаться, другой становился вдвое увереннее.

— Горошек! — сказала она. — Ты понимаешь, что Рыжий говорил об этих древних доменщиках? Что хоть они были пе… ну, как это говорят?… Ага, пелвобытные… но он их все-таки уважает. А ведь эти твои «существа», наверно, не глупее Рыжего. Не в зоопарк же свой они нас везут!

Горошек посмотрел на нее благодарными глазами.

Он сел рядом с ней и задумался.

— Ты пойми меня, — сказал он наконец. — В зоопарк или не в зоопарк… это не так важно. Но что мы можем сделать? Тем более для тех, кто все это выдумал?

— А ты помнишь, что сказал Капитан?

— Помню.

— Ну так вот, — победоносно улыбнулась она. — Достаточно, если мы будем такими, как всегда.

— А что это значит? Ну, скажи какими — такими?

Вопрос был не из легких. Действительно — какие они? Ясно какие. Не слишком умные, не слишком красивые, не слишком смелые. Самые обыкновенные. Обыкновенная Ика, обыкновенный Горошек!

Достаточно ли этого? Неизвестно.

И Ика, впервые с той минуты, когда она стояла одна перед проходимой стеной того коридора, действительно встревожилась.

— Какими? — повторила она. — Откуда мне знать?

— Вот видишь, — проговорил Горошек. Оба замолчали.

Они забыли о неведомых плодах, о напитках, о самочистящихся креслах и о грозной картине звездного мира. Они вспоминали. Думали.

БЫЛО ОЧЕНЬ ТИХО. Так тихо, что ребята слышали звук собственного дыхания и тревожные удары своих сердец.

Молча, зажмурив глаза, они вспоминали свои первые приключения. И трудные и радостные их минуты.

Ведь что ни говори, тогда они честно исполнили свой долг. Значит?… Значит, они смогут исполнить свой человеческий долг и сейчас! Что бы их не ожидало!

Они хотели разобраться в главном: в самих себе. Именно в себе самих. Чтобы еще раз перед лицом нынешнего, небывалого, чудесного Приключения набраться мужества и разума. Чтобы убедить хотя бы самих себя, что и в этом Приключении они сделают все, что могут. Постараются выдержать все испытания.

А Серебристый Шар нес их все дальше и дальше, мчась к месту своего назначения.

Он мчался сквозь черное космическое пространство, озаренное полосами солнц, туманностей и звезд, мчался почти в совершенном безмолвии.

Нарушали тишину лишь удары двух ребячьих сердец и чуть слышный, нежный, хрустальный звон приборов, управлявших полетом шара.

В ТО САМОЕ ВРЕМЯ, когда с некоей солнечной поляны на Земле поднялся ввысь Серебристый Шар, на самой большой планете системы Веги, называемой Дэллой, второй день заседал Чрезвычайный Съезд представителей всех вегов.

Такие съезды созывались крайне редко.

Последний из них состоялся во время ранней юности нынешнего стосорокалетнего председателя Съезда и был созван для решения вопроса о первой трансгалактической экспедиции, в которой должны, были принять участие сами веги, а не только, как бывало до сих пор, научная аппаратура.

Нынешний Съезд представителей всех Вегов был также созван ввиду чрезвычайных обстоятельств.

А именно в связи с открытием космической научной экспедицией цивилизованной жизни на небольшой планете маленькой солнечной системы.

Научная экспедиция сообщала, что цивилизация эта еще очень молодая и примитивная и что, хотя согласно первым полученным данным, жизнь на этой планете (называемой ее обитателями Землей) развивается уже давно, но только в последнее время начала набирать темпы развития, характерные для технической цивилизации.

В открытии этом, казалось бы, не было ничего необыкновенного, потому что уже не раз веги открывали в Звездной Вселенной не только следы жизни, но и планеты, обитаемые разумными существами. Со многими из них веги сотрудничали, дружили, помогали им в развитии.

Однако в сообщениях экспедиции, изучавшей Землю, было нечто не совсем обычное. Это вызвало созыв Чрезвычайного Съезда представителей всех вегов.

Предложение о созыве Съезда распространило среди всех вегов Руководство Звездных Исследований.

Вот что оно гласило:

Предложение это было немедленно доведено до сведения восьмидесяти миллиардов вегов во всей звездной системе, вплоть до самых дальних планет.

Через тридцать веганских минут все взрослые веги дали ответ. Главные счетные машины, получив восемьдесят миллиардов телеответов, сообщили итог Постоянному Руководству Представителей: семьдесят девять миллиардов четыреста миллионов голосовало «за». Только шестьсот миллионов вегов выразило мнение, что решить вопрос должно само Постоянное Руководство.

Ввиду этого, спустя шесть веганских часов, на самой большой планете системы — на Дэлле — начался Чрезвычайный Съезд представителей всех вегов.

ВНАЧАЛЕ ВОСЬМИ ТЫСЯЧАМ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ (каждый представитель выступал от имени десяти миллионов вегов) были доложены собранные за последнее время общие сведения о наблюдаемой планете, то есть о Земле, об условиях земной жизни.

В огромном зале Съезда возникло оживление, когда сообщили, что условия эти необыкновенно приближаются к веганским и что земляне почти во всем (за исключением окраски) напоминают самих вегов.

После научной части — сообщений из области физики, химии, биологии и т. д. — началась демонстрация наглядных материалов. Картин из жизни землян.

Это было странное и тревожное зрелище. Было так, словно веги внезапно заглянули в собственное, неслыханно давнее прошлое. Они внезапно стали свидетелями жестоких, страшных дел. Увидели ужасные картины голода, бедствий, катастроф. Увидели земную телевизионную передачу о том, как двое молодых землян, чтобы захватить нитку блестящих камушков, убивают старую землянку.

Затем механический переводчик огласил несколько речей земных представителей (называемых на Земле министрами), иные из которых грозили остальным землянам уничтожением.

А в заключение собравшимся были показаны картины уничтожения двух земных городов атомными взрывами.

В ЗАЛЕ СЪЕЗДА воцарилась мертвая тишина. Стосорокалетний, очень живой и веселый председатель, который обычно утверждал, что настоящая молодость начинается после ста пятидесяти лет, на этот раз был необыкновенно серьезным.

Только что зашло опалово-голубое солнце. Над прозрачной крышей зала сверкнули рои звезд.

Председатель показал на мерцавшее небо.

— Веги! — сказал он. — Вот там живут земляне. Талантливые… и жестокие. Изобретательные и… страшные. Они развиваются так быстро, что уже наши правнуки могут с ними столкнуться.

Да, могут столкнуться с их разрушительной силой, с их воинственными нравами. Мы знаем, что на заре своей истории веги тоже были жестокими, тоже вели войны. Но веги вначале отбросили мысль о войне и лишь потом овладели атомной энергией. Никто из вегов не запятнал себя использованием этой великой силы против жизни. Ведь даже тогда, когда мы защищались от альдебаранцев, мы применяли только лучи сна и наркотические волны, хотя это стоило нам немалых жертв.

И при этом, о веги, — продолжал он после минутной паузы, земляне, хотя не столь многочисленные, кажутся и более одаренными, и более жестокими, чем альдебаранцы. От имени Постоянного Руководства представителей спрашиваю вас: как мы должны с ними поступить?

Председательствующий замолчал и сел.

На экране над столом руководителей начали появляться номера представителей, желавших взять слово.

Первым заговорил представитель 438. Это был совсем молодой, шестидесятилетний пилот-космонавт с планеты Геза. Он задал только один вопрос:

— Все ли земляне желают зла?

Собравшиеся обратили взоры к председателю. Он с трудом улыбнулся.

— Мы не знаем, — сказал он, — точного соотношения сил. Знаем, однако, что не все. Об этом свидетельствуют некоторые выслушанные здесь речи земных представителей.

Потом прозвучал голос профессора Лалоса:

— Предвидится ли возможность уничтожения Земли?

Вновь наступила полная тревоги тишина. Все глаза обратились к звездам, среди которых где-то далеко мерцало земное Солнце.

Председатель ответил:

— Это зависит от нашего решения. Мы не можем ничего исключить заранее. Речь идет о будущем ста миллиардов вегов и всех других мирных цивилизаций.

Представительница 1801 — красавица-поэтесса Мэда — спросила:

— А не должны ли мы подождать еще несколько десятков лет?

На этот раз вместо председателя отвечал руководители космических исследований:

— Нет. Мы считаем, что земляне очень близки к открытиям в области антигравитации. Эти открытия могут вскоре привести к полной независимости землян от нас. Наша военная наука на очень низком уровне, так как войн мы не ведем. Мы должны решать уже сейчас.

На экране ораторов снова засветился номер профессора Лалоса. На этот раз он был голубого цвета. Это означало, что профессор хочет внести предложение.

Председатель предоставил ему слово.

Как полагалось по старинной традиции при внесении предложений, профессор перелетел со своим креслом через весь огромный сферический зал к экрану ораторов и там, увеличенный на экранах так, чтобы даже в последних рядах видели его умное старое лицо, заговорил:

— Веги! От имени ученых вношу предложение. Мы стоим перед лицом опасности. Но ведь мы знаем, что среди землян есть немало настоящих людей — людей доброй воли. Поэтому мы отвергаем мысль об уничтожении.

Перед нами есть две другие возможности. Во-первых, в случае опасности мы можем уничтожить их науку и технику, мы можем подвергнуть действию разлагающих волн все твердые минералы и материалы на их планете, растопить их и отбросить землян к полуживотной жизни. Без твердых металлов и синтетиков, без машин и инструментов они начнут обрабатывать землю руками и забудут о полетах, об открытиях, о космосе.

В зале зашумели. Некоторые делегаты одобрительно улыбались, зато Мэда, явно рассерженная, зажгла на экране номер своего мандата.

Профессор Лалос улыбнулся.

— Я еще не кончил, — сказал он. — Вторая возможность — это предоставить землян самим себе. Она основана на предложении, что те земляне, которые хотят мира, сами обуздают тех, кто думает о войнах, — те, кто хочет творить, будут многочисленнее и сильнее тех, которые хотят уничтожать.

— Так! — крикнула Мэда.

Председатель зажег белый сигнал тишины, потому что зал зашумел. Слышались возгласы: «да», «нет», «тише», «согласен»…

Профессор Лалос поднял на экране руку.

— Прежде чем мы что-нибудь решим, — сказал он, — вношу предложение: мы должны непосредственно пронаблюдать двух землян. Лучше всего — очень молодых. Тех, которым предстоит творить будущее Земли. Познакомимся с ними поближе. Убедимся, какие они. А тогда решим. Сегодня утром мы снарядили парапространственный космический корабль специально подготовленный для этой цели. Если вы только примете наше предложение, то уже завтра сможете познакомиться с молодыми землянами. Мы считаем, что только после этого Съезд представителей может принять верное решение.

Профессор Лалос проплыл по воздуху на свое место. И, прежде чем председатель успел встать, чтобы объявить голосование, на световом табло голосов уже засверкала цифра «8001».

Председатель Съезда поголубел от изумления.

— Кто голосовал дважды? — закричал он. Над креслом красавицы Мэды засияла золотистая, как ее глаза, сигнальная звездочка.

— Это я! — крикнула она. — Я хотела проголосовать сто раз «за», но не успела.

Зал разразился смехом. И даже председатель улыбнулся.

— Представители вегов, — спросил он, — имеем ли мы право засчитать второй голос нашей прекрасной поэтессы?

На табло голосов почти мгновенно загорелась цифра «7999». На этот раз Мэда воздержалась от голосования.

Председатель встал.

— Представители вегов! Объявляю предложение принятым. Заседание Съезда откладывается до завтра, до того момента, когда мы сможем непосредственно познакомиться с двумя молодыми обитателями Земли и дать им оценку.

НАЗАВТРА — ПО РЕШЕНИЮ БЮРО ПОГОДЫ — опалово-голубое солнце Веги взошло на кристально-чистом небе. Только перед самым полуднем выпал получасовой обильный садовый дождь.

После дождя, как обычно, взвились вверх целыми клумбами летающие цветы, чтобы в полуденную пору затенить площади и скверы. И вскоре участники Съезда были уведомлены, что заседание возобновится через десять минут.

Как их уведомили? Очень просто. Каждый представитель носил маленький значок. И все эти значки сначала три раза мигнули белым огнем, а потом оттуда послышался голос председателя:

— Заседание начнется через десять минут.

Через восемь минут зал заседаний снова заполнился до краев.

— Присутствуют все, — сообщил электронный контролер. Тогда председатель встал.

— Веги! — начал он очень торжественным голосом. — В эту минуту на нашем парапространственном корабле находятся двое молодых землян. В два часа по среднедэллийскому времени они прибудут к нам. Мы проведем попытку сближения с ними. Веги! Смотрите и мыслите. Представители! Наше решение важно и для нас и для них. Помните об этом!

В огромном зале воцарилась абсолютная тишина. Огни пригасли. А проекторы телекино бросили в центр зала стереоскопическое, точное до мельчайших деталей изображение Серебристого Шара и Земли, от которой корабль отлетал с запредельной скоростью.

Затем появился коридор с голубыми светящимися стеклами; квадратный зал, а в нем двое молоденьких землян.

Одновременно механический переводчик звездных языков начал переводить на веганский первые слова землян, сохраняя тембр их голосов.

В зале Съезда никто не шевелился. Да, если бы не цвет кожи и волос, если бы не несколько более узкий и прямой разрез глаз, если бы не разница в костюме и известная медлительность движений, представителям вегов, сидевшим в зале заседаний, могло бы показаться, что перед ними их собственные дети. Правда, докладчик первой автоматической экспедиции предупредил их об этом. Но у маленьких землян сходство с вегами особенно бросалось в глаза.

Неудивительно, что, когда маленькая жительница Земли, оставшись одна, в испуге крикнула «ой, мамочка», поэтесса Мэда закричала во весь голос:

— Не мучайте их!

Оба инцидента, однако, закончились веселым смехом — и маленьких землян, и зала заседаний.

Громче всех — с облегчением и чуть-чуть смущенно — смеялась сама Мэда.

Надо сказать, что настроение в зале вообще быстро улучшалось.

Правда, видно было, что маленькие земляне не понимают и не знают даже самых простых технических устройств, с которыми легко бы справился каждый веганский ребенок. Но, несмотря на это, вели себя — каждый это видел — разумно и целеустремленно.

Некоторые представители даже нахмурились. Они видели: земляне действительно богато одарены. Не хотелось бы иметь их своими противниками…

В конце концов, когда парочка молоденьких землян, осмотрев корабль, уселась и замолчала, председатель выключил экран телекино.

Вместо этого он включил применяемую только в исключительных случаях телестанцию Переводчика Мыслей. Пользование ею было запрещено всем, за исключением врачей и экзаменационных комиссий.

И вот переводчик начал демонстрировать перед глазами собравшихся в зале все то, что происходило в головах маленьких землян.

На экране переводчика поплыли одна за другой их мысли и воспоминания. Проплывали сцены, картины, наконец, целые истории из их жизни.

Собравшиеся в зале Чрезвычайного Съезда представителей ученые и поэты, композиторы и пилоты, врачи и организаторы посмотрели все приключение с Капитаном и Яцеком. Потом они стали свидетелями экспедиции в песчаную пустыню.

В ту минуту, когда маленькие земляне разыскали среди пустынных песков двух взрослых ослабевших землян, в зале раздался шум, одобрительные возгласы.

Но тут председатель снова включил свой экран.

— Я понимаю, — сказал он, — что молодые земляне заслужили ваше одобрение. Несколько секунд тому назад я даже получил предложение группы пилотов: признать опыт убедительным, отправить детей обратно, а цивилизацию Земли признать цивилизацией надежды и порядка.

— Да, как мы видели, — продолжал он, — молодые земляне вели себя мужественно и проявили доброту по отношению к другим землянам. Но мы должны установить — поступают ли они так только по отношению к себе подобным. Выяснить, как они относятся к чужим им существам. Как они поступят с вегами. С кем-нибудь из нас.

Тут председатель оглядел молчаливый зал.

— Согласны? — спросил он.

На табло голосования засияла цифра «8000».

Восемь тысяч «да».

А В ЭТО ВРЕМЯ — в тот самый миг, когда в зале съездов вегов показалась на экране цифра «8000», — в Серебристом Шаре раздался голос Горошка:

— Что это за солнце?

В окне «пола» вдруг разгорелся голубовато-опаловый свет. Это был свет огромной жаркой звезды.

— Горошек, — шепнула Ика, — неужели мы летим к этому солнцу? Да ведь мы… сгорим!…

— Ти-и-хо!

Горошек было и сам побледнел. Но уже через секунду он посмотрел на Ику гораздо веселее: корабль явно обходил это солнце. Спустя несколько секунд в поле их зрения показалось что-то… чтото вроде… Что-то вроде Земли.

— Земля! — завопил Горошек.

— Земля! — крикнула Ика.

— Земля… — повторил Горошек уже потише. — Нет, это не Земля, — сказал он.

И замолчал. В хрустальном окне показалась какая-то планета. Она увеличивалась с секунды на секунду. Уже отсвечивали розоватым отблеском тучи, показались какие-то блестящие, подобные неведомым морям, светло-фиолетовые пространства, какие-то красные горы и голубые равнины… Да, все это было чем-то похоже на Землю, но совершенно другими были очертания материков и морей. Совершенно другие краски, другой свет, другие тени…

Затаив дыхание ребята, нагнувшись над окном, всматривалась в приближавшуюся к ним планету. Серебристый Шар снижался, видимо, входил в ее тень — туда, где была ночь.

Картина в окне тускнела, затягивалась темной дымкой.

— Будем приземляться, — шепнул Горошек. — Хоть это и не Земля.

Он взял Ику за руку. Рука ее дрожала. Да он и сам чувствовал, как по спине бегают холодные колючие мурашки.

Сядет ли Шар там, где нужно? Не разобьется ли, не упадет ли в морскую глубь?

Горошек не знал этого. И не мог знать.

— Ну, — сказал он слегка охриплым голосом, — сейчас все узнаем.

Ика улыбнулась.

Он был ей очень благодарен за эту улыбку. Ика давала понять, что на нее можно надеяться. Что все будет в порядке.

Да, надо сказать правду: в этом самом чудесном из всех пережитых ими приключений она вела себя так мужественно, как никогда.

Горошек хотел сказать ей об этом. Отец любил повторять: «Говори человеку все хорошее о нем. Вы оба станете лучше». Но не успел он открыть рот, как она сама заговорила:

— Смотри, — сказала Ика, — опять зеленый свет. Идем?

На одной из стен загорелся пульсирующий прямоугольник зеленого света. Значит, наконец наступила решающая минута.

Зеленый свет. Это значит, надо идти. Но что там? Что их ждет? Город или дно морское? Горные вершины или пустыня? Зоологический сад или… или… «Никто — Не — Знает — Что»?

Горошек сглотнул слюну и крепче стиснул руку девочки.

— Надо идти, — сказал он.

Они направились к выходу. Вдруг Ика отпустила его руку:

— Погоди-ка.

— Ну что там еще? — начал он. — Зачем ты…

Она не слушала. Бегом вернулась к столику, взяла в каждую руку по бутылке с напитком и кивком головы указала на закрытую вазу с фруктами.

— Возьми это. Неизвестно, что дальше будет… Горошек кивнул.

— Молодец, что не забыла, — признался он. — А теперь идем!

И они пошли, стараясь, чтобы придать себе смелости, громко топать ботинками. Жаль только, что на этом губчатом светящемся полу топать не удавалось.

Первой вышла в голубой коридор Ика. Горошек ни на шаг не отставал.

Зеленый свет вел их теперь в противоположную сторону коридора. Он мерцал, как и тогда, словно весело подмигивал. Словно приглашал: «Пошли, пошли!» Но они — сами того не сознавая — все замедляли шаг. Ведь уже через минуту, через секунду, через три или четыре шага они должны были встретиться… с чем? То-то и есть, что НЕИЗВЕСТНО С ЧЕМ. С ВЕЛИКИМ НЕВЕДОМЫМ.

— ОХ! — КРИКНУЛА ИКА.

Над ними было темно-фиолетовое небо, усеянное звездами. Звезды сияли всеми цветами радуги — от белого до рубиново-красного. С двух строи слабо светили две зеленоватые Луны.

А Серебристый Шар? Исчез, словно его развеяло ветром.

Их окружала фиолетовая тьма.

Под ногами ребят тихонько скрипнула мелкая галька. Они застыли на месте. Какая-то небольшая птица беззвучно пролетела над их головами. Воздух был горячий, полный неведомых запахов. Но дышалось удивительно легко. Несмотря на жару, каждый вдох освежал, как глоток воды.

— Что это так шумит? — шепнула Ика. Горошек не отвечал, придвинулся к ней поближе. Действительно, что-то шумело. Где-то неподалеку слышался странный шелест, шорох. Словно шелест густого сухого тростника, ивняка, раскачиваемого легким ветерком, шорох осеннего леса, роняющего сухие листья.

А издали доносился другой звук — звук, который ни с чем нельзя спутать: равномерный, неумолчный шум прибоя. Да… сомнений не было.

— Море, — вздохнул Горошек.

— Я так и думала.

Глаза их понемногу осваивались с темнотой. Даже при слабом свете двух зеленоватых лун из голубой тени все яснее выступали очертания высоких, сухо шелестящих, похожих на пальмы деревьев.

— Погляди туда, — шепнул Горошек.

В той стороне, откуда доносился шум моря, светлело.

Там разливалось нежное зеленоватое сияние. Это напоминало, пожалуй, свет восходящей Луны, а еще больше — зарево далекого города. Города, озаренного зелеными огнями.

— Итак, где же мы находимся? — спросила Ика более уверенным тоном.

Горошек потер лоб.

— Это надо…

— Продумать?

— Да, да, — сказал он. — Это надо еще продумать.

— Ну, так продумай, — рассмеялась Ика.

Но положение было слишком серьезно, чтобы Горошек обратил внимание на ее насмешку. К тому же, сказать правду, он сейчас ничего не продумывал. Сейчас на мысли — даже на самые умные мысли — надежда был плохая. Вся надежда была на глаза и уши.

Глаза были лучше у Горошка, слух — у Ики.

Наверно, поэтому Горошек и сказал ей:

— Ты меньше болтай, а больше слушай!

— Вместо того, чтобы продумывать?

— Вот именно.

По его тону Ика сразу поняла, что ему сейчас не до шуток. Но она не могла так легко уняться.

— Ну, тогда я превращаюсь! — пробормотала она.

— Во что?

— Во что! Конечно, в слух!

Горошек только пожал плечами. И может быть, именно его миролюбие заставило ее замолчать.

А Горошек всматривался в темноту, как сова, разыскивающая добычу. Ика чувствовала, что несмотря на спокойный, даже безразличный вид, он весь напряжен, натянут, как тетива лука.

Вдруг он спросил:

— Ты что-нибудь слышишь?

— Кажется… кажется, ничего интересного. А ты?

— Что я?

— Ты что-нибудь увидел?

— Ничего, — проворчал Горошек. — Кроме этого зеленого отблеска, ничего.

— Что будем делать?

— Пойдем.

— Горошек, а куда?

— Сперва немного осмотримся. Потом пойдем… к морю. Ведь не будем мы здесь сидеть до рассвета.

Ика, что-то припомнив, так и присела.

— Горошек, господи боже! До рассвета? А ведь мы должны вернуться в восемь. Что скажет тетка Педагогика?

И тут Горошек неожиданно разозлился. Разозлился как никогда.

— Что скажет тетка Педагогика? — закричал он. — Ты подумай о том, увидишь ли ты ее когда-нибудь! Увидишь ли ты вообще… Землю.

— Зе… Землю?

— Так точно.

Ика замолчала, посмотрела вверх на звезды, солнце и Землю. Даже в темноте Горошек увидел, как ее глаза подозрительно заблестели. Он сразу смягчился. Взял ее за руку.

— Ну, не расстраивайся, — сказал он, как можно ласковее. Хватит, что я расстраиваюсь. Договорились?

— До… договорились, — вздохнула Ика и хлюпнула носом. Но, как всегда, она в ту же минуту отряхнулась от огорчения, как щенок от воды.

— Идем, — отважно сказала она.

— Секундочку, — сказал Горошек. — Никогда не известно, что может случиться.

Достал из кармана перочинный ножик, щелкнул лезвием. Оно блеснуло в фиолетовом сумраке.

— Теперь можем идти, — сказал он.

Тут Ика остановилась как вкопанная.

— Ничего подобного! — закричала она, и голос ее поразительно напоминал голос тетки Педагогики. — Ты не будешь разгуливать в темноте с открытым ножиком! Даже тут!

— Уфф, — вздохнул Горошек. — Я пойду первым, — сказал он.

— Ножик закрыл?

— Да.

— Ну, тогда… пошли.

Галька скрипела под ногами — скрипела мелодично и даже немного пела. Как…

— Как поющие змейки, — шепнула Ика.

Горошек шел впереди, вплотную за ним Ика. Галька все пела под ногами. Раза два беззвучно промелькнули в небе призрачные, слегка светящиеся опаловым сиянием силуэты каких-то летучих созданий. Вскоре они дошли до «пальм» — высоких, сухих, с перистыми листьями деревьев.

— Тух тоже вроде поляна, — сказал Горошек.

Действительно, они вышли на широкую, покрытую галькой площадку, окруженную стеной пальм и невысоких, густых кустов.

Обошли поляну кругом и решили идти к морю.

В стене деревьев и кустов был разрыв. Там как будто начиналась просека — самая обычная, как на Земле. Оттуда, как по коридору, шел к ним навстречу неустанный шум волн. Видимо, просека вела к морю.

— Ну и темнотища, — встревоженно шепнула Ика. — Спички есть?

— Есть.

— Ты тогда посвети.

— Потише… потише. Это надо продумать.

В голосе Ики на этот раз зазвучали такие ноты, какие появлялись в голосе ее мамы, когда она, скажем, очень торопилась в город, а отец устраивался в кресле с газетой, не слыша, что ему говорят, забыв о назначенном времени, о делах, и так далее, и так далее.

— Слушай! — грозно сказала она. — Ты просто спятишь с этим твоим продумыванием!

Горошек был невозмутим.

— У тебя уши есть? — спросил он.

— Кажется, есть.

— Ну тогда скажи, как здешний лес шумит. Как мокрый ольшаник или как сухой тростник?

— Ага, — пробормотала Ика.

— Вот тебе и ага! Хочешь превратиться в телячью котлету?

— Почему в телячью?

— Это ты сама продумай…

— А ты умный, как… — Ика даже поперхнулась.

— Прости, пожалуйста, — вежливо сказал Горошек. — Ну как, зажечь спичку?

— Н… нет, — после паузы ответила она. — Не сердись, Горошинка. Ты был прав.

— Ну ладно, ладно… — Он улыбнулся. — Идем. Тут Ика, в свою очередь, показала, что и она тоже иногда может кое-что продумать.

— Погоди, — сказала она. — Набери этих камушков в карман и бросай вперед. Вдруг там в темноте сидит какая-нибудь пакость? Кинешь камушек — может быть, испугается.

Горошек наклонился и начал набивать карманы камнями.

— Это идея, — сказал он. — Вот только одна вещь мне очень не нравится.

— Что именно?

— Сама посуди: летели мы на каком-то техническом чуде, химическая чистка, гравитация, эти живые носики у бутылок, и я не знаю, что еще. Колоссальная штука!

— Еще бы не колоссальная!

— Ну вот. А высадили нас в каком-то диком лесу. Ни людей, ни техники, ничего. Просто Сахара! Это порядок?

— А откуда ты знаешь, какие у них тут порядки?

— То-то и есть, что не знаю.

— А может, они ошиблись? Ты думаешь, при такой технике уже и ошибаться нельзя?

— Пожалуй, можно.

— Ну и все! — нетерпеливо сказала Ика. — Главное, чтобы мы не слишком ошибались! Надо попробовать вернуться, если не на ужин, то хотя бы вообще на Землю. Который час?

— О господи! — простонал Горошек.

— Что с тобой?

— Не идут. Часы остановились.

— Тьфу, ты, — рассердилась Ика. — Ну ладно, если они не идут, то хотя бы мы пойдем! Хватит разговаривать! Бросай камушки и пошли.

Но Горошек был безутешен.

— Что я скажу Рыжему? — несчастным голосом сказал он. Скажешь ему «добрый день». Или «добрый вечер». Смотря по тому, когда вернемся. Идешь или нет?

— Иду… иду…

В темноту полетел камушек, упал, и… наступила тишина.

Впереди шел Горошек, совершенно подавленный своим горем. Ему уже было безразлично, что он идет по чужой планете, где ночь фиолетовая, а на небе светят две луны и невиданные бело-золотисторозово-красные звезды. Он забыл о том, что Земля и все люди остались неведомо где. Он знал одно: ему доверили часы, а они остановились — сломались!

— Ну откуда я мог знать, — вырвалось у него, — что мы полетим на эти несчастные звезды?

Ика топнула ногой:

— Перестань!

И, решительно обогнав его, кинула вперед горсть гальки.

Вот тут произошло нечто неожиданное. Где-то рядом послышалось не то шипение, не то свист. Во мраке на долю секунды сверкнули три рубиновых огня, кажется, три глаза, и кто-то — судя по звуку, этот «кто-то» был не меньше хорошей овчарки — огромными прыжками бросился…

Ика немедленно оказалась рядом с Горошком, а Горошек вытянул вперед руку с открытым ножом.

К счастью, этот «кто-то» с рубиновой тройкой глаз бросился огромными прыжками наутек.

Звук его скачков все удалялся, треск кустов затихал.

— Че-че-чего это было? — после большой паузы спросила Ика.

Горошек с трудом откашлялся.

— Откуда же я могу знать? — хрипло сказал он.

— Он бежал… он прыгал, совсем, как кошка.

— Как большая кошка, — поправил он. — Как леопард или тигр…

— Ой, Горошек, — шепнула Ика, — пойдем, пойдем скорее. И… не закрывай ножика.

Однако судьба им благоприятствовала. Сколько они ни кидали камушки, в зарослях все было спокойно. Правда, раза два промелькнули над их головами слабо светившиеся белые птицы, но к ним ребята уже привыкли.

И вот наконец впереди показался просвет.

— Море! — крикнул Горошек. — Гляди! А там… наверное, город!

Они вышли, вернее, выбежали на широкий морской пляж. Галька сменилась песком. И кругом посветлело — спокойная морская гладь отражала мерцавшее на небесах звездное море и луны. А главное, недалек был тот берег, где горела целая россыпь зеленых огней. Огни, неподвижные и движущиеся, яркие и тусклые, бросали бледнозеленый отсвет на море и небо. Точь-в-точь так, как огни наших приморских городов отражаются в двух туманных зеркалах Земли — в зеркалах моря и неба.

Какой же это был восхитительный, прекрасный, бодрящий вид!

Все было забыто: трехглазый тигр, темнота и странный засохший лес. Горошек позабыл даже о часах Рыжего.

— Море! Море! — кричали ребята, выбегая на гладкий, как асфальт, пляж.

— Город! — кричали они. — Город!

Первой добежала до воды Ика. Смеясь, опустила в нее руку.

— Горошек! — вскрикнула она. — Честное слово! У них тут море подогревается! Ой, погоди-ка, — продолжала она изумленно. — Это море с пузырьками! Честное слово! Море газированной воды!

Прежде чем он успел ее удержать, Ика зачерпнула воды ладонью и поднесла ко рту.

— Фу! — скривилась Ика. — Это не газированная, а минеральная. Вроде ессентуков. Они тут, наверно, ужасно здоровые… эти «существа».

Горошек топнул ногой.

— Сейчас же выплюнь! — приказал он. — Откуда ты знаешь, что эти ессентуки не ядовитые?

— Ну да еще! — сказала она презрительно. Но сплюнула. Теперь Горошек наклонился над водой, окунул в нее руку, зачерпнул и осторожно, самым кончиком языка, попробовал.

— Больше похоже на нарзан… — пробормотал он про себя.

— Горошек! — сказала Ика. — Надо кое-что продумать.

— Наконец слышу разумные слова, — согласился он. — Только что? Что надо продумать?

Ика не обратила внимания на намек. Она была полна вдохновения.

— Во-первых… как сообщить в город, что мы здесь? Вовторых… как туда попасть?

— Погоди, погоди! Ты видишь, что там? Горошек! Там лодка! Честное слово, лодка!

Действительно, впереди, в каком-нибудь десятке шагов от них, смутно темнел округлый силуэт.

Горошек лучше Ики видел в темноте, но на этот раз она заметила «лодку» первая.

И бросилась туда.

— Осторожно! — заорал Горошек. — Может быть, это какой-нибудь зверь!

Они подходили осторожным, медленным шагом. Горошек бросил камешками раз, второй, третий — и ничего. Никакого движения.

Подошли вплотную.

— Зажги спичку, — приказала Ика.

В спокойном воздухе спичка горела светлым и высоким пламенем. Свет ее выхватил из мрака нечто вроде большого корыта или таза, наполовину вытянутого на берег.

«Корыто» было сделано как будто из пробки или губки. Оно было легкое как перышко. Был в нем даже и руль, или что-то вроде, и небольшая лопатка — видимо, весло.

Увы, у «корыта» оказался один ужасный недостаток. В нем мог сесть один человек. И то небольшой. Точнее, один Горошек. Или одна Ика.

Ребята долго пытались в него сесть. Сняли ботинки, носки, столкнули «корыто» на воду. Без груза оно держалось прекрасно. Так же прекрасно держалось оно на ласковых волнах, когда в него села Ика.

Но как только на его край сел Горошек — «корыто» сразу начало тонуть. И конец. Ребята пробовали садиться на противоположные борта, сбалансировать свою тяжесть. Пытались вдвоем сесть на корточки в самой середине. Все было бесполезно. Кончилось тем, то оба промочили шорты.

Увы, их чудесная находка оказалась совершенно бесполезной.

— Тьфу! — не утерпел наконец Горошек. — Ну ее!… Ведь я один не поплыву и тебя одну никуда не пущу!

— Костер, — вдруг сказала Ика.

— Какой костер? — удивился Горошек.

Ика постучала Горошка пальцем по лбу.

— Эх, ты, умник, — сказала она. — Первобытные люди подавали друг другу сигналы кострами. Мы тут типичные первобытные люди. Давай разведем костер. Существа в Зеленом Городе увидят огонь! Если они посадили Шар не туда, они нас ищут. Увидят костер — и сразу пришлют сюда какую-нибудь делегацию.

— А может быть, министра иностранных дел?

— Не паясничай. Права я или нет?

Горошек почесал затылок, потом похлопал себя по мокрым шортам и, наконец, сказал:

— Понятно, права.

— Ну так живей. Пошли за дровами.

— Потише, — остановил он. — Во-первых, надо сначала проверить, будет ли тут вообще что-нибудь гореть.

— Ты сам говорил, что…

— А теперь говорю, что надо проверить. Во-вторых, собирать хворост (кто знает, что это за хворост?) надо не голыми руками. Будем брать моей штормовкой или сложенным платком. Значит, втретьих: сначала попробуем разжечь несколько веточек у самой воды… А там посмотрим.

Ика слушала его с открытым ртом.

Горошек засмеялся.

— Закрой рот, а то светящаяся птица влетит.

— Ты все неплохо продумал, — сказала Ика.

— Спрашиваешь! — гордо ответил он.

Сбор горючего материала не доставил особых затруднений.

Ветки и сучки кустов, которые росли на краю леса у подножия перистолистных пальм, отламывались с поразительной легкостью. Их можно было ломать голыми руками. Немного удивляло, что они не гнулись, как ветки кустов и деревьев Земли, а ломались сразу. Этим они напоминали, скорее, сухую солому, тростник, бамбук.

Но как ни странно, они легко ломались в «суставах». Хрупкие на вид, они были прочны, как железо, и легки как перышко.

Горошек любил порядок. Он приказал раскладывать ветки на три кучки. Самые тонкие и короткие — в одном месте. Средние — в стороне. А самые длинные и толстые уложили у воды.

Наконец наступила великая минута.

Костерик был сложен.

Горошек достал коробку спичек (к счастью, он спас их от воды, переложив перед испытанием «лодки» в карман штормовки) и не спеша поднес огонек к самой веточке.

Несколько секунд казалось, что ветка вообще не загорится.

Горошек хотел было бросить спичку, которая начала обжигать пальцы, как вдруг раздалось тихое шипение, потом громкий треск… И вот маленькие, тоненькие хворостинки внезапно вспыхнули ярким, ослепительным пламенем.

Ребята невольно отскочили. Но ничего страшного не произошло. Просто хворост запылал с громким треском, и от него полетели голубые искры — совершенно как от бенгальских огней на елке.

При виде этого зрелища Ика запрыгала, захлопала в ладоши.

— Бенгальские огни! — кричала она. — Бенгальские огни!

— Ничего себе бенгальские! — перебил ее Горошек и начал быстро оттаскивать среднюю кучку веток еще дальше от костра.

Это было разумно и предусмотрительно: от маленькой кучки хворостинок шел жар, словно от большого костра. Вдобавок веточки не только очень ярко горели и давали большой жар, но и, наперекор всем обычаям земного хвороста, сгорали необыкновенно медленно.

— Ты видишь? — спросила Ика. — Заметил, как они медленно горят?

Горошек молчал. Он смотрел в сторону Зеленого Города.

Берег, озаренный его огнями, лежал не более как в километре, может быть, в полутора километрах от пляжа. Яркий свет костра оттуда, конечно, ясно виден. Его не могли не заметить, если только там у кого-нибудь были глаза. И разум.

— Глаза… — пробормотал про себя Горошек. — А если у них вообще нет глаз?

Ика тоже притихла. Оба стояли, всматриваясь в далекие мерцавшие огни. Там была — там должна была быть! — жизнь. Наверно, именно там жили мудрые, необычайные, совершенные существа. Значит, они должны заметить гостей, прийти к ним.

Минуты шли. Маленький костер пылал и пылал, освещая желтый лес, а в Зеленом Городе все было тихо, не было никаких признаков того, что сигнал замечен.

— Отодвинься, Ика, — сурово сказал Горошек.

Ика послушно отошла в сторону.

Горошек выбрал толстый, длиной в несколько метров прут — целую жердь! — и осторожно опустил ее конец в костер.

Ему пришлось ждать довольно долго, но в конце концов жердь запылала. Она горела ослепительным огнем. Полетели искры, словно от сварочного аппарата.

Тогда Горошек поднял жердь над головой и, не обращая внимания на сыпавшиеся кругом искры, начал ею размахивать. Взмах — пауза. Два взмаха — пауза. Три взмаха — пауза. Четыре взмаха…

И вдруг Горошек опустил свой факел.

— Ты что? — спросил он Ику. — Чего кричишь?

— Это не я, — сдавленным голосом ответила Ика.

Крик прозвучал снова. Это был крик испуга и отчаяния. Так могла кричать Ика в смертельном ужасе.

Потом раздался пронзительный свист и шипение. Точь-в-точь такое же, какое издавал тот рубиновоглазый, огромный кот. Только теперь оно звучало яростно и грозно.

И снова раздался голос:

— О ке сат! — кричал кто-то. — О ке сат!

— Это там! На поляне! — закричала Ика. Он зовет на помощь! Горошек! Кто-то зовет на помощь!

Колебался ли Горошек? Секунду? Не дольше, чем полсекунды!

Он швырнул пылающую жердь на землю, выхватил из маленького костра прутик (за все это время прутья сгорели едва на одну десятую часть), раскрыл перочинный нож.

— Жди здесь! — крикнул он Ике.

И помчался к поляне.

Он бежал, стиснув зубы, забыв обо всем. Помнил одно: кто-то зовет на помощь. Кого-то нужно защищать от опасности. Спасти. Спасти любой ценой!

Несколько отлетевших от пылающей ветки искр обожгли щеки. Он даже не заметил этого. Он знал одно: пламя — это свет. Это надежда на победу в бою. Огонь всегда был оружием. Всегда его боялись дикие кошки!

Дорога, по которой тогда, в темноте, они шли так бесконечно долго, оказалась короткой, слегка изогнутой аллейкой между двумя стенами пальм.

Галька пищала под ногами. По пятам за Горошком бежало эхо его шагов. Ветка горела все ярче и ярче. Кто-то вновь и вновь кричал: «О ке сат! О ке сат!» Вот совсем рядом кто-то громко всхлипнул.

Горошек выскочил на поляну и увидел сцену, которая на момент заставила его остановиться.

У него перехватило дыхание.

В самом центре поляны какое-то маленькое, не больше его самого, существо упало на землю, сбитое с ног зверем. Зверем? Чудовищной шестиногой тварью с тремя рубиновыми глазами, крокодильей, обросшей мордой и змеинокошачьим телом.

Блеск пламени на секунду смутил хищника. Он слегка отступил. И вдруг вся поляна осветилась, словно на нее упала голубая сияющая звезда.

Тот, кто звал на помощь, приподнялся на руках, и Горошек ясно увидел его. Это был длинноволосый, стройный мальчик. Его широко расставленные, доходившие почти до висков темные глаза были расширены от страха. На бледно-голубой коже виднелись темнокрасные раны и царапины. Белая набедренная повязка тоже была окрашена темной кровью.

— О ке сат! — простонал он в последний раз и… упал ничком.

А чудовищный зверь с пылающими красным огнем глазами присел, готовясь к прыжку. Присел на четырех задних ногах. Из его пасти вырвался шипящий свист.

— Горошек! — прозвучал отчаянный вопль Ики. — Вперед!

Она подбежала сзади, размахивая брошенной Горошком огромной пылающей жердью.

Хищник вздрогнул. Горошек ударил его горящей веткой, и «кот» с пронзительным визгом отскочил в сторону. Тогда Горошек вырвал из рук Ики горящую жердь.

— Уведи его к морю! — крикнул он.

Зверь отступил, но он явно готовился к новому нападению. Он отскочил вбок, пронзительно свистнул. Глаза его запылали еще яростнее, короткий хвост застучал по земле, когти рвали дерн. Задней лапой он отбросил пылавшую ветку, оброненную Горошком.

Уголком глаза Горошек увидел: Ика подняла на ноги потерявшего сознание Голубого Мальчика и потащила к аллее. К морю.

Он облегченно вздохнул.

И тут же, словно вой лепящей мины, прозвучал вой трехглазого хищника.

Горошек увидел в воздухе змеиное тело, распластавшееся в полете, успел заметить рубиновый блеск глаз, разинутую пасть.

И тогда…

Тогда Горошек, размахнувшись, изо всех сил ткнул хищнику прямо в пасть пылающий конец жерди. Вопль зверя был почти невыносим. Ослепленный хищник завертелся волчком и несколькими огромными прыжками с шипением и свистом скрылся в чаще.

— Ура, ура, ура! — завопил Горошек. Он хотел было повторить свой победный клич, как вдруг у него вновь перехватило дыхание.

Он что-то увидел… Увидел, как основание ствола «пальмы» лижет голубой огонек.

Горошек понял, что это означает. Понял, что если в этом лесу начался пожар, его не остановить. А при той температуре, какую дает здесь огонь, они погибли. Никакая сила их не спасет.

Несколько долгих секунд он стоял как вкопанный, не в силах отвести глаз от огня.

Огонь рос и рос. Дерево сухо трещало. Голубые искры падали уже на середину поляны… Пока что занялся только ствол одной пальмы и маленький кустик возле нее. А свет озарял уже все до самого неба, и жар был невыносим.

Горошек повернулся, отшвырнул жердь и, тяжело дыша, помчался за Икой.

ГОЛУБОЙ МАЛЬЧИК ВСЕ ЕЩЕ не пришел в себя. Ика почти несла его: ноги его, с удивительно маленькими ступнями, то и дело подламывались, и мальчик беспомощно повисал на ее плече. Хорошо еще, что он был поразительно легкий. Иначе она бы не справилась. Да и так она совершенно запыхалась.

— Ну, иди, — просила она. — Иди. Не бойся!… Иди! Горошек не даст нас в обиду! Не бойся!

Сама она с трудом удерживалась от слез. Только, конечно, от них никакого… Но ведь Горошек один там, на поляне. Один против страшного шестиногого хищника.

На секунду она остановилась. До нее долетел пронзительный вой зверя. И сразу же в жарком неподвижном воздухе затрещали резкие, сухие, словно пистолетные выстрелы, хлопки.

Над лесом поднялось голубое зарево.

— Горошек! — крикнула Ика. — Го-ро-о-шек! Голубой Мальчик снова выскользнул у нее из рук и тяжело опустился на землю. Ика наклонилась над ним:

— Горошек!

Какое же это было счастье, когда совсем близко в аллее раздался топот шагов и задыхающийся крик Горошка:

— Иду! Ика, я здесь!

Она было протянула к нему руку. Но сразу же отступила. В голубом свете пожара лицо Горошка было серым, как пепел.

— Бери его! — приказал он, хватая Голубого Мальчика за плечи. — Бежим! Быстрей! Лес горит! Быстрей, или мы погибли!

— Куда?

— К лодке!

Вдвоем ребята легко понесли мальчика. Он был в обмороке, голова его беспомощно свисала, из-под тонких синих век поблескивала только узкая полоска белков.

Несли почти бегом. Костер на пляже по-прежнему пылал жарким пламенем. И по-прежнему в Зеленом Городе не было заметно никаких признаков жизни.

— В лодку! — повторял Горошек. — В лодку!

Наконец берег! Ика намочила платок, обмыла мальчишке лицо, грудь. Он тихо застонал. Веки его затрепетали.

Сейчас они смогли рассмотреть его подробнее.

Ростом примерно с Ику. Кожа — голубая, гладкая как шелк. Тело — необычайно узкое, тонкокостное, крохотные ступни и руки, с длинными, гибкими пальцами. Пальцев было шесть. Да, это не был человек. И вместе с тем по-человечески прекрасно было его стройное, тонкокостное тело. Лицо с раскосыми, заходящими на виски глазами, с пряменьким носиком, с маленьким округлым, темносапфировым ртом и высоким гладким лбом. Необычайно мягкие, пушистые волосы цвета червонного золота доходили мальчику до плеч.

В первую минуту им показалось, что одет он очень примитивно. Повязка на бедрах, сандалии, и, кажется, все.

Но теперь они заметили, что набедренная повязка была из удивительно красивой ткани, застегнута великолепной рубиновой пряжкой, с которой на них смотрело изображенное несколькими штрихами лицо этого самого мальчика; простые сандалии были необычайно изящны и того же золотого цвета, что и его волосы.

— Горошек! — шепнула Ика. — Какой он прелестный!

— Прелестный или не прелестный, — буркнул Горошек, — дело не в этом. Дело в том, что надо его спасать. И самим спасаться! Ты чувствуешь жар?

Действительно, пожар все разгорался, и над лесом все шире разливалось грозное зарево. И хотя огонь был еще очень далеко, но уже сейчас чувствовалось дуновение долетавшего к ним, несмотря на лесной заслон, палящего жара.

— Садись в лодку! — скомандовал Горошек. — Садись в лодку и бери его на руки… этого прелестного!

— А ты?

— Я поплыву за вами… Подумаешь — какой-то километр!

— А если течение? Или… Горошек! А акулы?

— Ну да еще, — фыркнул он, — сразу и акулы! Это не Земля!

— А в лесу кто был? — крикнула Ика. — Воробьиное пугало?

Горошек с досадой мотнул головой. Зеленый Город по-прежнему молчал. И вдруг…

И вдруг Горошек погрозил в его сторону кулаком.

— Оглохли вы, что ли? — крикнул он. — Ослепли?

Оба разом оглянулись, потому что в воздухе словно бы прозвучал тихий, хрустальный женский смех. Но, конечно, это был обман чувств. Может быть, голос птицы?

— Горошек! — коротко сказала Ика. Но он все еще злился.

— Нет, ты понимаешь? — рявкнул он. — Великая техника, чудеса гра… гравитации… А чуть что — все приходится самим! Садись в лодку! Живо!

— Погоди-ка, — схватила его Ика за плечо. — А эти жерди, ветки? Ведь они же легче воды? Ура! Плот!

— Какой плот?… — не поняв, переспросил Горошек.

— Какой? Вот какой!

Ика мгновенно начертила пальцем на песке плот: две длинные, связанные поясами вязанки, переплетенные поперечными прутьями.

Щеки ее горели. Именно тут Горошек совершил неслыханный поступок: схватил Ику за руки и расцеловал прямо в пылающие щеки.

— Ты с ума сошел? — крикнула она. Но Горошек не смутился.

— И не думал! Ика! Ты — Колумб! Коперник! Кроме шуток! Гениальная идея!

Оба молча взялись за работу.

Четырнадцать самых длинных веток (по семь в каждой вязанке) связали поясами. Потом положили поперечины — ветки средней длины, и начали укреплять их маленькими веточками. Жар становился все нестерпимее.

— Ух, как жарко! — пожаловалась Ика.

— Бери плот, — распоряжался Горошек. — Живо! Подымай над головой. Сейчас мы его бросим оземь.

— Ошалел?

— Ика! Это испытание на прочность!

— Ага!

Огромный, метров пять длиной, плот весил всего килограммов двадцать. Ребята легко подняли его, с размаху бросили не песок и…

И радостно переглянулись. Из левой вязанки выскочили всего лишь две маленькие веточки.

Укрепить их было делом буквально нескольких секунд.

— Ну? — спросила Ика.

— Очень просто, — сказал Горошек. — Мальчика кладем в лодку. Сами на плот. Держи-ка! Ты будешь вести лодку на буксире, я возьму весло, и поплыли. Поняла? Направление — к Зеленому Городу!

Ика села ближе к корме плота — так, чтобы ей было удобнее буксировать лодку с Голубым Мальчиком, — он все еще был без сознания. Горошек, зайдя в воду по пояс, оттолкнул сначала плот, затем лодку от берега.

Наконец сам влез на свое место и взял в руки весло.

Весло было короткое, неудобное. Особенно неудобно было им грести с плота. К счастью, видимо, начинался отлив. Они стали довольно быстро удаляться от берега. Это было вовремя, даже более чем вовремя. Потому что могло показаться, что край леса попал под ливень зажигательных артиллерийских снарядов. Под ураганный огонь. Пожар гремел, разбрасывал искры. Огромные деревья разрывались от жары, как гранаты. Пылающие бревна летели во все стороны.

Вот, видимо, взорвалось какое-то большое, высокое дерево: над лесом, черным в зареве пожара, словно взвилась ослепительная ракета. Потом другая, третья…

— Н-да, — хмыкнул Горошек. — На той поляне сейчас, наверно, можно домашним способом плавить сталь! — И вдруг он ужасно расстроился: — Форменное безобразие!

— Что случилось? — удивилась Ика.

— Что у них тут такие взрывчатые леса, а нет никакой пожарной охраны. Ни на что не похоже! Странно что-то выглядит эта их «высшая техника»!…

— Нет, прелестно, — начала было Ика.

— Тьфу! — рассвирепел он еще больше. — Мальчик у тебя прелестный. Пожар прелестный… Прелестней всего было бы, если бы мы все трое зажарились в. этих твоих прелестях!

— Было бы телячье жаркое? — спросила она наивным голоском.

— Опять начала?

— Я не начала, — продолжала она тем же тоном. — Но, может быть, ты бы начал… грести?

Это его обезоружило. Он хотел еще что-то рявкнуть, тем более что руки у него начали основательно гореть от весла, но кончилось все тем, что он — представьте себе! — разразился смехом. Совершенно как его отец. Он, как правило, именно так завершал домашние неурядицы.

— Ладно, — сказал Горошек, — плывем!

Становилось светло как днем. Этот пожар развивал действительно необычную, буквально неземную силу огня и света. Похоже было, что одновременно работают несколько десятков сварочных аппаратов. Небо бледнело, пропадали звезды.

Морская вода становилась все более голубой и прозрачной…

— Раз, — командовал сам себе Горошек, — и два! Раз… и два! Раз и два!

Каждый удар, весла приближал их к берегу Зеленого Города.

Огни его становились все яснее: из мрака выступали очертания сводчатых строений, висячих мостов, огромных, повисших в воздухе шаров.

— Понятно, — вполголоса рассуждал Горошек. — Если «они» овладели тяготением, то могут… то могут строить прямо в воздухе! Раз… и два! В… в воздухе!

И вдруг раздался крик Ики. Отчаянный, испуганный крик.

Горошек оглянулся и замер. То, что он увидел, лишило его на мгновение способности думать, двигаться, говорить…

Возле самой лодки с Голубым Мальчиком вынырнула слепая собачья морда какой-то рыбы. Да, собачья — у нее были зубы, как у собаки, а главное, она… рычала!

Сквозь прозрачную воду было видно, что сама рыба не такая большая. Толщиной с мужскую руку, длиной не больше метра. Но, видимо, страшно сильная. Своей горбатой спиной она начала приподнимать борт лодки с Голубым Мальчиком, стараясь перевернуть лодку и сбросить свою жертву в море.

Лодка сильно накренилась. Беспомощная фигурка мальчика заскользила к борту.

«Продумывать» было нечего и некогда.

Но в эту минуту Горошек вспомнил все. Маленького Яцека и Сахару, родителей и школьных товарищей, битву с Рубиновоглазым и любимые книжки. И вспомнил он еще рассказы об охотниках на акул об отважных героях-полинезийцах, которые с одним ножом нападали на тигра морей и побеждали!

Он глянул на Ику — она молча, закусив губы, пыталась вырвать одну из поперечин, чтобы хотя бы этим слабым оружием отогнать хищника. Лицо у нее было побелевшее, но решительное.

И тут Горошек сорвал штормовку, рубаху, молниеносно сбросил ботинки, схватил в зубы открытый нож и, подняв руки над головой, классическим стартовым прыжком кинулся прямо в море.

Он не услышал отчаянного вопля Ики. Он только видел, как рыбособачья слепая морда отворачивается от лодки, направляется к нему.

Еще два гребка.

Рыба застыла неподвижно, Горошек перехватил нож в руку…

И именно в эту минуту произошло нечто непредвиденное. Совершенно, абсолютно — да, абсолютно непредвиденное.

ВСЕ ИСЧЕЗЛО: море, пылающий остров и зеленый город. Пропала и страшная рыба.

Все куда-то исчезло. Словно земля разверзлась.

Остался только Голубой Мальчик. Остались, конечно, Ика и Горошек, все еще державший в руке открытый перочинный нож.

Они находились на большой круглой сцене, а Голубой Мальчик стоял возле Горошка и, выразительно улыбаясь, сверкая великолепными белыми зубами, держал его за руку. Руку эту он, словно судья на боксерском матче, поднял вверх!

А вокруг них открылся огромный сферический зал с несколькими выпуклыми, сиявшими целой радугой красок экранами. Зал, заполненный до самых краев силуэтами стройных тел, освещенный тысячами маленьких светильников, шумевший тысячами веселых, радостных голосов.

Голубой Мальчик что-то сказал.

Ика и Горошек стояли без движения, ничего не понимая, ничего словно бы даже еще не видели. Стояли в оцепенении.

Только из руки Горюшка выскользнул нож и упал на пол.

— Ика, — спросил Горошек, — ты видишь то же самое, что и я?

— Да, — шепнула она.

— Ика, — сказал Горошек. — Когда мы с тобой наконец проснемся?

Он хотел еще добавить: «Ущипни меня, только покрепче», но не успел, потому что в это время из невидимых мощных репродукторов поплыли, как эхо, их собственные голоса. Их собственные, а тем не менее произносящие слова на совершенно неведомом и необычайно певучем языке.

Едва эти голоса замолкли, по всему огромному залу снова начали мигать огоньки и со всех сторон зазвенел смех. А Голубой Мальчик взял руки ребят и положил к себе на грудь.

Тогда возгласы, шум и смех в зале так усилились, что нельзя было расслышать даже собственных мыслей. Экраны снова замерцали. Раздался звучный удар не то колокола, не то гонга. И сразу наступила тишина. Огни пригасли. И над молчанием зала зазвучал чей-то голос. Голос этот начал говорить на том же певучем, мелодичном непонятном языке. Но почти одновременно Ика и Горошек услышали возле себя тот же самый голос, произносящий слова вполне понятные:

— Представители вегов!

— Слышишь? Они называются «веги»! — шепнула Ика.

— Тссс! — прошипел Горошек.

— Представители вегов! Разрешите приветствовать молодых землян…

— Это нас, — проговорил Горошек.

— Тссс! — прошипела на этот раз Ика.

— … молодых землян, — продолжал голос, — троим представителям: мне как председателю, профессору Лалосу и поэтессе Мэде. Иными словами, представителям номер 137 и 1801… Конечно, примет участие и наш замечательный актер детского театра Онео.

— Актер? — ужаснулась Ика. — Может, они тут думают с нами комедию разыгрывать?

— Тссс! — снова зашипел Горошек.

К сожалению, Ика произнесла эту фразу слишком громко. И, видимо, какой-то незримый микрофон успел ее подхватить, потому что немедленно второй, усиленный репродукторами голос Ики сказал на незнакомом языке, но тем же самым сердитым тоном несколько слов.

В это же время весь зал озарил неизвестно откуда идущий свет, и ребята увидели тысячи и тысячи вегов, одетых в короткие, сказочно яркие туники. Они махали руками и улыбались. Улыбались дружелюбно и весело.

Когда «второй голос» повторил сердитые слова Ики и в зале прозвучал новый взрыв смеха, Ика покраснела. Не только от стыда. Нет, и от злости. Она лихорадочно начала было даже составлять новую убийственную фразу о том, что «надо все-таки щадить человеческие нервы»… Но не успела. Потому что в этот момент из зала к ним по воздуху поплыли три… кресла. С кресел этих соскочили трое вегов. Сделали они это с удивительной, почти балетной грацией. И направились к Ике и Горошку, которые все еще стояли вместе с Голубым Мальчиком — Онео в самом центре сцены.

Очень высокие, стройные, с такой же голубой кожей, как у Голубого Мальчика, они шли по сцене под одобрительный шум зала.

Первой шла поэтесса Мэда. Увидев ее, Горошек задохнулся от восторга. Он и не предполагал, что на свете может существовать такая красота…

Только потом он заметил двух идущих за ней пожилых вегов. Почему он решил, что они были пожилые? Лица у них были гладкие, без морщин, но в глазах таилось выражение усталости, а плечи того, который был ниже ростом, слегка сутулились…

Представители остановились возле ребят. Самый высокий из них, председатель, заговорил на своем языке. Сразу же рядом с Икой и Горошком зазвучал его «второй голос», говоривший на родном языке ребят.

— Молодые земляне! Приветствуем вас от имени всех вегов на нашей родной планете!

Вег сделал паузу. Видимо, следовало ему ответить. Горошек облизал губы, в горле у него пересохло.

Но он отвечал:

— Мы тоже горячо и сердечно приветствуем вегов… Всех вегов! В шуме, вновь поднявшемся в зале, он едва расслышал шепот Ики: «Молодец, Горох!» И тут случилось что-то очень, очень приятное.

Мэда склонила к нему свое чудесное лицо и прелестным, полным нежности движением на мгновение прижалась щекой к его щеке.

Первый оратор долго успокаивал движением руки огромный зал.

— Какая же она прелестная! — шепнул Горошек.

Но Ика презрительно пожала плечами.

— Да, да, — проворчала она. — Только нахальная.

Горошек задрожал: вдруг «второй голос» повторит! К счастью, однако, этого не случилось. Снова настала тишина. И зазвучали слова председателя:

— Мы должны перед вами извиниться, — заговорил он, слегка улыбаясь. — Для вашего и нашего блага мы решили подвергнуть вас испытанию. Мы, веги, хотели узнать, каковы обитатели Земли. Поэтому мы пригласили вас сюда. И поэтому же подвергли вас испытанию… испытанию доброты и мужества.

Горошек и Ика снова почувствовали пожатие тонких пальцев стоявшего между ними Голубого Мальчика.

— Мы, веги, — продолжал оратор, — знаем, что раньше или позже встретимся с жителями Земли. Мы знали, что люди разные. Но на примере двух молодых землян, на вашем примере, мы хотели убедиться, сумеют ли и захотят ли люди сблизиться с нами. Вы это сумели. Вы убедили нас.

Горошек скромно откашлялся и опустил глаза, а Ика подняла голову и улыбнулась.

— Мы просим извинения у вас, — продолжал оратор, — и за то, что подвергнули вас мнимой опасности.

Тут Горошек вздернул голову.

— Мнимой? — резко спросил он. — Как это «мнимой»?

— Весело! — сказала Ика. — Ничего себе «мнимой»!

Председатель вегов улыбнулся — чуть смущенно.

— Настоящей опасности, — сказал он, — не было. Мы бы никогда не зашли так далеко.

Но Горошек рассвирепел.

— Погодите, погодите, — перебил он. — А нападение на Голубого Мальчика…

— Меня зовут Онео, — негромко вставил мальчик.

— Тем более, — возмутилась Ика. — Нападение на Онео… пожар… море…

Тут председатель подал какой-то знак.

И вот снова огромный зал исчез. Снова оказалось они на приморской пляже. Вновь артиллерийской канонадой ревел лесной пожар, и вновь их обдавало страшным жаром, а из зарослей на краю леса внезапно блеснули три рубиновых глаза.

Горошек лихорадочно поискал глазами какую-нибудь горящую ветку. Но увидел только перочинной нож, лежавший у ног. Он наклонился за ним, а когда снова поднял глаза…

— Ох! Ну, что же это такое! — крикнул Горошек не своим голосом.

— Что же это такое? — прошептала Ика.

Да, они снова находились на сцене, посреди огромного зала.

— Это, — сказала (голосом, подобным звуку скрипки) поэтесса Мэда, — это просто нечто вроде вашего кино. Только наши ученые изобрели такие картины, в которые можно войти. Прямо войти туда. И переживать все как наяву.

— Все? — грозно засопел Горошек.

— Все, — улыбнулась Мэда. — И вкус, и запах и прикосновение… и вообще все… как в жизни.

— Так… так, значит… — заикался Горошек.

— Да, — сказала Мэда. — Все это был как бы фильм. Не было настоящей опасности, настоящего пожара, нападения, моря. Только актер нашего детского театра Онео был настоящий актер. А главное…

Горошек и Ика отвернулись, повесили головы.

Им было грустно и стыдно. Значит, все, что они здесь пережили, было просто чем-то вроде фильма? Значит, все их страхи, усилия и волнения были ни к чему?

— Прошу вас, дорогие мои, — ласково сказала Мэда. — Поглядите на меня.

Ребята подняли глаза — сперва Горошек, петом Ика. Но их лица ясно говорили о том, что они думают, и мысли эти были горькие…

— Да нет же! — словно в ответ же этим мыслям крикнула Мэда. Главное — самое главное и для вас и для нас — было настоящим. Подлинным, как сама жизнь! Главное: ваша доброта и мужество!

Перед ее голосом нельзя было устоять. Лицо Ики прояснилось. Что же говорить о Горошке?

— Я думаю, что… — начал он, краснея от радости.

— … что ничего такого тут нет, — тоже зарумянившись, сказала Ика.

— Ничего особенного мы не сделали, — снова начал Горошек, — и…

— … и вообще на Земле, — закончила Ика, — все дети бы так поступили.

— Эй ты, — шепнул Ике Горошек, — давай без пропаганды!

К счастью, его не расслышали, потому что в эту самую минуту взял слово профессор Лалос.

— Простите, — сказал он. — Мы знаем о том, что вы иногда бываете… с научной точки зрения… не совсем безупречными.

— Верно! — выпалил Горошек, многозначительно глядя на Ику.

— Неприятно, но… факт!

— Мы знаем и то, — продолжал вег, — что люди порой творят не только добрые дела, но и злые, жестокие.

— Это правда, — тихо произнесла Ика. — Мы этого стыдимся, но… это правда.

Тогда снова заговорил представитель вегов.

— Дорогие земляне, — произнес он очень торжественно. — Мы знаем, что это правда. Но мы знаем и другое: у людей есть надежда. Среди них найдутся такие, кто сумеет защитить Землю от всех несчастий! Такие, как вы, — настоящие люди — сумеют все!

Горошек не находил слов от волнения.

— Да что же мы можем… — начал было он, — мы ведь еще… мы…

Но его перебила Ика. Для нее наступила минута вдохновения, подъема, восторга. Девочка дрожала всем телом, на глаза навернулись слезы.

Она встала на цыпочки и подняла обе руки к небу.

— Мы сумеем! — крикнула она. — Обязательно сумеем!

ОВАЦИЯ ВСЕГО ЗАЛА продолжалась добрых пятнадцать минут. На сцену прилетели новые кресла, какие-то незнакомые веги подняли ребят на плечи. Со всех сторон огромного зала к ним плыли по воздуху стайки летучих, чудесно пахнущих цветов.

А потом на огромном ковре Ика, Горошек, Онео и трое представителей медленно облетели весь зал. Они плыли мимо тысяч кресел, мимо смеющихся лиц вегов, под непрестанным дождем цветов. И когда наконец, не помня себя от усталости и волнения, снова оказались на сцене, в зале вновь дважды пропел гонг.

И председатель обратился к присутствующим:

— Ставлю на голосование: кто за то, чтобы признать Землю Планетой Надежды?

На огромном экране в ту же секунду засверкал сложный пунктирный узор.

— Восемь тысяч! — отметил профессор Лалос. — Единогласно! Председатель поднял руку.

— Веги! — сказал он. — Чрезвычайный Съезд представителей объявляю закрытым и заканчиваю его приветом Земле.

Зал засиял тысячами золотистых огней, В тот же самый миг огромный его купол беззвучно раскрылся.

А через какие-нибудь полминуты все кресла с представителями, взлетев в воздух, словно целый рой звезд, помчались во все четыре стороны Веганского мира.

Горошек толкнул Ику локтем:

— Слышала? У них тут тоже до сих пор собрания и голосования. Плохая надежда на прогресс!

— Тсс! — грозно нахмурилась Ика.

Но на этот раз было поздно: все трое представителей и Онео услышали, как «второй голос» Горошка произнес эту фразу, и залились смехом.

Председатель от хохота едва не начал заикаться.

— Учтите одно, — сказал он. — Учтите, что это первое собрание за сто десять Веганских лет.

— Тогда еще ничего, — кивнул Горошек.

А Ика уже обратилась к самому симпатичному, по, ее мнению, из всех вегов — профессору Лалосу.

— Простите, — спросила она. — Как это сделано, что мы друг друга понимаем?

Профессор Лалос развел руками.

— Боюсь, дорогая, что тебе не понять принципа устройства, сказал он. — Мы это называем… автоматическим переводчиком. А действует он по принципу…

— Профессор, — предала его Мэда. — Я сама знаю только то, что автоматический переводчик переводит автоматически. И мне этого достаточно. Должно быть, достаточно и для наших гостей. Правда? обратилась она к Горошку.

— Правда, — шепнул он, восторженно глядя на глаза Мэды. Ика перехватила его взгляд и сердито покосилась на Мэду. Тем не менее она учтиво присела.

— Не смею спорить, — сказала она. — Так, Онео? Онео снова взял ее за руку и прижал к груди.

— Я вас очень люблю, — сказал он.

— Вас, а может, и тебя, — шепнул, обращаясь исключительно к самому себе, Горошек и машинально поглядел на часы. А часы шли!

— Батюшки, Ика! — крикнул Горошек. Семь часов.

— Утра или вечера? — переспросила она машинально. И вдруг до нее дошел смысл слов Горошка. Ика побледнела.

— Семь? А… а в восемь!… - начала она отчаянным голосом.

Профессор Лалос положил ребятам руки на плечи. — Не волнуйтесь — широко улыбнулся он. — Вы вышли не только из сферы земного пространства, но и из сферы земного времени. На ужин поспеете к восьми…

— Ведь… ведь тетка Педагогика… — пробормотала Ика. Поэтесса Мэда засмеялась. Словно кто-то сыграл арпеджио на флейте.

— Ах, дорогие мои. У каждого есть своя тетка Педагогика. У нас — тоже.

Председатель слегка поморщился. Профессор спокойно продолжал:

— У нас есть еще полвеганского часа для экскурсии в центральную Дэллу… а потом вы вернетесь домой. Идет?

— Идет! Идет! Идет! — с энтузиазмом завопили ребята. Впервые за время этого приключения они были вполне единодушны.

Тогда профессор Лалос что-то сказал в светившееся на его пальце кольцо с опаловым камнем.

Камень был, очевидно, чем-то вроде микрофона, потому что через несколько секунд прямо в зал плавно влетела светящаяся зеленым огнем воздушная лодка — лодка с шестью удобными, широкими креслами и столиком, на котором они снова увидели знакомые бутылки с розовой жидкостью и закрытые сосуды с фруктами.

— Садимся, — сказал профессор.

Сели. А когда лодка взвилась к усеянному звездами темнофиолетовому небу, начиная полет над центральной Дэллой, Ика и Горошек счастливо вздохнули и — снова с полным единодушием схватили бутылки с розовой жидкостью.

— Вкусно? — засмеялась Мэда.

— Угу-ммм… — отвечали ребята.

КАК МНЕ РАССКАЗАТЬ об экскурсии в центральную Дэллу? Продолжалась она всего полвеганского часа. Что можно осмотреть и увидеть за такой отрезок времени? Почти ничего.

Но если бы мне захотелось подробно рассказать об этом «почти ничего», пришлось бы мне начать совершенно новую книжку о совершенно новом приключении. Попробуем быть краткими.

Экскурсия была как экскурсия.

Сначала в течение пяти минут осмотрели самую большую, самосовершенствующуюся и самоуправляющуюся фабрику Серебристых Шаров, или парапространственных кораблей, служивших для звездных экспедиций.

Фабрика висела в воздухе на огромной высоте, по сути дела, за пределами атмосферы. К ней вела, однако, искусственная «дорога» с нормальным давлением и нормальной атмосферой, окружал ее чудесный сад летающих цветов.

Когда они прибыли туда, главный (и единственный) контролер фабрики решал цветную композицию главной клумбы.

— Я немного художник-любитель, — смущенно улыбаясь, объяснил он.

А с крыши фабрики один за другим с интервалом в две секунды взлетали Серебристые Шары, самостоятельно направляясь к местам своего назначения.

Потом профессор Лалос показал им школу.

В постельках лежали маленькие, крепко спящие веганята.

— Как прилежно спят, — расторгалась Мэда.

— Как… как это понять? — спросил Горошек, вытаращив глаза.

— Это очень просто, — добродушно сказал профессор Лалос. Обучаются у нас во сне — подушки по разным предметам передают волны знаний… и так наши ребята все усваивают. Только лентяи просыпаются во время учебы!

— Ох, профессор, — призналась Мэда, — для меня математические подушки всегда были такими скучными, что я всегда просыпалась!

— Это видно по ритмике некоторых ваших стихов, — сухо ответил профессор.

Мэда сделала вид, что не слышит.

В заключение лодка закрылась, как венчик цветка, и они спустились на один из подводных курортов.

На чудесном песчаном морском дне росли цветы, стояли домики, подобные сказочным цветным ульям. Был там и пляж, и маленькое искусственное солнышко. А сверху и с боков открывался чудесный и таинственный мир подводной жизни. Словно все это поселение находилось в огромном колоколе. Только стены этого колокола были построены попросту из… воздуха.

То и дело кто-нибудь из загоравших под искусственным солнцем купальщиков надевал подводную маску и переступал границу между воздухом и водой, чтобы немного поплавать или поохотиться с фотоавтоматом на какого-нибудь подводного зверя.

— Искупаемся? — предложила Мэда.

Горошек и Ика промолчали. Нечего скрывать — впечатлений было слишком много. Ребята немного устали. За них ответил председатель.

— Пора! — напомнил он. — У нас уже нет времени. И только тогда, когда лодка снова вынырнула из лимонно-желтых волн моря, Горошек обрел дар слова.

— Простите, — сказал он. — Я хотел бы продумать… понять одну вещь.

— Какую? — одновременно спросили председатель, Мэда и профессор Лалос.

— Разве вы тут вообще не работаете?

Все трое и даже сидевший возле Ики в упорном молчании Онео рассмеялись.

Отвечал профессор.

— Мы работаем, — объяснил он серьезно. — Все работаем. Но никто из нас не делает того, что можно сделать механически, то есть при помощи машин. Наша работа состоит исключительно в создании новых идей… Совершенно новых.

— И вы все это умеете? — поразился Горошек.

— Каждый по-своему, — отвечал профессор. — Одни занимаются мелочами, другие — вопросами в масштабе целых Галактик. Горошек опустил голову.

— Да, — вздохнул он. — Что же мы такое по сравнению с вами? Но тут Мэда обняла его.

— Думай о другом, — сказала она.

— Нельзя ли узнать о чем? — неприязненно спросила Ика.

— О том, — сказала Мэда, и ее золотые глаза засияли прекраснее самой прекрасной звезды, — о том, чем вы станете!

Именно в эту секунду лодка на воздушных волнах подплыла к огромному, уже знакомому нам Серебристому Шару.

Председатель встал. Все были очень серьезны. Наступила минута прощания.

Горошек и Ика побледнели. Надо было быстро проглотить слюну и несколько раз глубоко вздохнуть — хотя бы для того, чтобы не разреветься. Да и Мэда и Онео тоже на минуту зажмурились, а голос председателя заметно дрогнул.

— Счастливого пути, земляне! — сказал он. — Счастливого пути!

И тут Ика бросилась на шею Мэде.

Простились без слов.

Снова замкнулся за ребятами голубой коридор, снова миновали они «проходимую» стену и побежали к нижнему окну знакомого зала.

Еще одно мгновение видно было лодку с четверкой вегов, золотые глаза Мэды, поднятую ладонь Онео.

А потом все исчезло. Серебристый Шар ринулся в звездную пропасть, к Земле, со скоростью, перед которой ничто время и пространство, — со скоростью мысли.

Веги смотрели в небо.

— Мне очень грустно, — шепнул Онео. Мэда наклонилась к нему.

— Мы еще встретим их, Онео, — сказала она. А председатель обратился к профессору.

— Профессор, — сказал он, — надо стереть в их памяти все следы пребывания здесь, а то их могли бы счесть обманщиками или, еще хуже, психически больными.

— Это предусмотрено, — кивнул головой профессор. Но тут Мэда схватила их за руки.

— Я прошу вас, — сказала она голосом, перед которым нельзя было устоять. — Очень прошу. Сотрите подробности, но пусть у них останется одно: хотя бы неопределенное, неясное, туманное воспоминание о красоте и необычайности пережитого. Пусть живет у них в душе это воспоминание, как сон, как живет в душе поэта предчувствие лучшего в жизни стихотворения!

— Да! — закричал Онео. — Да!

Председатель и профессор внимательно посмотрели на них.

Наконец председатель кивнул головой.

— Да будет так, — сказал он.

Они снова подняли глаза к небу. Небо с его миллиардами звезд было чистым и молчаливым.

Профессор Лалос указал на маленькую группу еле заметных, туманных огоньков.

— Там — Земля, — сказал он.

ГЛЯДИ, УЖЕ ДЕСЯТЬ МИНУТ ВОСЬМОГО, — сказал Горошек. Они сидели на широкой пустой поляне перед развалинами Казимежовского замка.

Небо искрилось звездами. Похолодало — вечерний сумрак сгущался все больше.

— Уже? — удивилась задумавшаяся Ика.

— Да-а-а, — протянул Горошек. — Засиделись мы, как… как… два зайца под межой. Что мы, собственно, делали?

— Как — что? Гуляли, развалины смотрели… В общем, ничего.

— Действительно.

— Но хорошо было!

Горошек кивнул головой:

— Очень хорошо.

— Знаешь что? — снова начала Ика.

— Что?

— Знаешь, наверно, это… — мечтательно заговорила она, наверно, это замечательно, ну, например… например, уметь сочинять стихи. Как это там? «Очей очарованье… приятна мне твоя прощальная краса…» Это, наверно, замечательно. Правда, Горошенька?

— Безусловно, — серьезно ответил он. Помолчали минутку. Потом Горошек встал:

— Нам пора.

И они пошли. Шли, ежеминутно поднимая глаза к бесконечно высокому небу.

— Вон там — туманность Ориона, — сказал Горошек.

— А я, а я, — шепнула Ика, — назвала бы ее, например… например, туманностью Мэды.

— Почему?

— Откуда я знаю? Потому что красиво.

— Действительно, красиво, — признался Горошек, остановившись. Он на минуту задумался, как человек, который безуспешно пытается припомнить свой сон.

И вдруг очнулся.

— О господи! — завопил он. — Ика, без двадцати восемь!

Тарелки стояли уже на столе, а на челе тетки Педагогики вырисовывалась первая, еще слабенькая морщинка, когда они вбежали на веранду ресторана.

— Без одной минуты восемь! — победоносно крикнул Горошек.

— Факт, — сказал Рыжий.

Лоб тетки Педагогики разгладился, а глаза ее при виде улыбки Рыжего заблестели. Да, ничего не попишешь, — в эту золотую и рыжую осень свою тетка действительно похорошела!

Ужин был, как говорится, первый класс. Но почему-то ни у кого, кроме Рыжего, не было аппетита. Тетка Педагогика несколько раз принималась пилить ребят, но Рыжий ей не позволил.

— Оставь их в покое, дорогая. Такая чудесная осень… Им не до еды. — И засмеялся: — Вид у вас, словно вы с неба свалились. И тут тетка Педагогика таинственно подняла палец:

— А у меня для вас сюрприз, — сказала она.

— Какой?

— Ну, какой?

— Те-е-етя!

— Те-е-етечка! — умильно запищали ребята.

Тетка еще ломалась, еще заставляла себя уговаривать, когда на веранду вошел, как всегда улыбающийся, любезный и небритый Жилец Первого Этажа.

— Добрый вечер всей милой компании, — сказал он. — Значит, поехали? Мой Капитан ждет.

— Капитан?! — завопили Ика с Горошком, выбегая на улицу.

Да, там был Капитан. Он стоял спокойный, молчаливый, запыленный и хорошо отремонтированный. Стоял тут же у колодца. И ждал.

Сюрприз в том и состоял, что Жилец предложил отвезти в Варшаву всю компанию.

Это была отличная, прекрасная идея. Ведь в противном случае туристам пришлось бы трястись всю ночь в поезде. Теперь же обратный путь становился дополнительным удовольствием.

В девять выехали. Ика с Горошком и лирически молчаливая тетка — на заднем сиденье, Рыжий рядом с Жильцом — на переднем. Жилец гордился Капитаном и не скрывал этого.

— Он, конечно, старичок, — приговаривал он, — скрывать нечего. Но еще молодец. Чувствуете, как тянет?

Ика с Горошком только подтолкнули друг друга локтями: «Что, мол, ты там знаешь о нашем Капитане!»

А Капитан, мурлыкая мотором какую-то песенку о пустынных шоссе, о пальмах, убегающих прочь, как страусы, о вкусе бензина и блеске цилиндров, мчался сквозь ночь.

С тихим шумом убегали назад деревья, фары резали темноту.

Ика и Горошек удобно откинулись и даже закрыли глаза, чтобы отдаться мыслям о каких-то совершенно неясных, туманных и чудесных вещах. О вещах, которые когда-нибудь придется вспомнить.

— «А может быть, не вспомнить, — прошептал про себя Горошек, а открыть?»

«Да, — тоже про себя сказала Ика. — Это надо еще продумать!»