"Андрей Гордасевич. Дуэль на мандаринах [H]" - читать интересную книгу автора

неудачу, - вот и сейчас на ее лице появилась капризная маска, которая,
впрочем, держалась недолго и вскоре уступила место плохо скрываемому
торжеству:
- У меня двадцать семь. И еще одна долька. Сделай ход, и я искупаюсь.
Молча он повторил последовательность запомненных мышцами движений:
- Теперь у меня двадцать шесть. Но ты все равно впереди. Искупайся. Я
жду тебя здесь.
Она встала и гибкой кошкой двинулась к пене прибоя, доверчиво лизавшей
песок.
Он любовался ее прямой спиной, решительной, быстрой, и вместе с тем
притягивающе-женственной походкой. На спине ее от опущенных грациозных рук
пробежали из-под плеч бархатистые складочки, плавно шевелившиеся, как уголки
зовущих губ, то раскрывавшиеся, то вновь смыкающие свои мягкие объятия с
воздухом - в голове старика пронеслась размытая вереница грез с теплом
женских тел, разогретых зноем и негой, с ореховым пахучим загаром,
онемевшими поволочными зрачками, набрасывающими силки на неопытных,
желторотых искателей развлечений; ему вспомнились ночи, разящие истомой и
вожделением, рождающие мечтания о недостижимом, первые несмелые
прикосновения и едва ощутимые потери, яд близких губ и удивление чужой коже,
которая похолодевшим пальцам казалась пламенной, из ее пор под округлостями
плеч и живота вытекал нектар, который так страстно было высасывать до капли,
- возможно, от сознания того, что он мог принадлежать другим. И позже, после
- вскипающий сгусток смычки, где до боли вжимались один в другую, тискали
страждущие, выгнутые в безумии, движущиеся бугры, готовые лопнуть от
натяжения экстаза...
Она легко шагала между развалившихся на пляже тучных матерей, миновала
крючкастые взгляды самцов с грудью, поросшей черной шерстью, подала далеко
укатившийся мячик детям, играющим у кромки воды без тени похоти, хотя все
они были абсолютно наги, - и, брызгаясь, взрывая мелководье стремительно
юным бегом тонких ног, ворвалась в морской воздух, раскинув руки, а после
взметнула бумеранг золотистой грации в бездонную высь, где отражения чаек
пугали мальков, а водяные растения кутали лодыжки аквалангистов, как
диковинные тропические гетры. Клювом пеликана она вонзилась в разошедшуюся
мякоть воды, сложивруки над головой остро-остро, втекла полностью, подобно
играющему дельфину, всплеснув ступнями, как секущим хвостовым плавником - и
исчезла. Только расходящиеся по поверхности круги выдавали еще ее прыжок, да
несколько пар любопытных масляных глаз шарили по поверхности в стремлении
угадать, где она покажется своенравной головой, взмахнет волосами, откинет
их со лба, а после перевернется на спину и полежит несколько секунд совсем
не двигаясь, но нет, так слишком скучно, это ведь нудно - загорать, хотя
солнечные лучи так греют воду и сквозь нее, что мысли плавятся, и она никак
не может сосредоточиться на его желании, мучительно вспоминает выражение его
глаз и их утлые щелки, как челноки на ночной бухте в лунной тропинке,
протоптанной желто-бело между скал, - черные пятнышки чужих зрачков,
бросающих в нее шипы, - но что, что? - о чем он думал, ах, море, твои
крепкие руки без мозолей, лелеющие меня на груди, покрытой соленым потом,
бесстыдно проводящие по мне, где вам вздумается, да, но он... чего он хочет?
Какую цель преследует? Что это за желание? Что? Что? Этот кон. Этот матч.
Эта игра - последняя, затаенная борьба двоих, двух фруктов, напитанных
солнечным теплом, соками и плотью земли - все же у меня чуть больше шансов,