"Андрей Гордасевич. Дуэль на мандаринах [H]" - читать интересную книгу автора

было и такого: старику везло баснословно, и сразу после десятка он заметно
вырывался вперед, прохладно блестя глазами, всегда спокойный, готовый ждать,
с мечтательно медленными пальцами, еле двигающимися, переплетаясь друг с
другом, а иногда - время от времени - он потирал ладони, но не скоро-скоро,
как нетерпеливые, азартные молодые кавалеры в предвкушении выигрыша, а будто
пальцы застыли, замерзли на этих жарких ветрах, завяли своими морщинами и
пожухли, сводясь в сжатые кулаки.
Он отправил в рот очередную дольку со своего мандаринового блюдца.
Блюдца были стеклянными и прозрачными, но не как плоскость стола, а чуть
голубее, или, может быть, в них отражалось высокое, знойное и текучее небо,
кусочки его плавали в бокалах отдыхающих на террасе, осветляли зеркальные
солнечные очки на смуглых лицах. Его коротко стриженные, ухоженные усы
пришли в движение, и - странно - совсем не было противно на них смотреть,
хотя ей они напоминали о совсем печальном: о седине, уже где-то
договаривающейся с неизвестным, что он доведет ее до темных волос; о
медленной плавности движений располневшего женского тела, утратившего былую
привлекательность, хотя и не вполне потерявшего шарм, таящийся в глазах, -
они еще будут распускаться - то там, то сям - бледными, утомленными бутонами
без аромата; о ее тетушке, живущей далеко-далеко, так что на уик-энд и не
съездишь, с кучей чумазых ребятишек, полной грудью и животом, широкими,
трясущимися при ходьбе бедрами, расплескивающими платья, по волнам которых
все плывут старые фотографии, где она стройна, кожа ее напоминает о свежих
фруктах и зажигательных танцах с вот этим парнем в светлой рубахе, за
которого она и вышла всего-то через полгода, чтобы прожить всю жизнь до его
черно-белых усов, - таких же седых под иссушающими лучами, питавшими
мандарины, которые, может статься, лежат сейчас перед ними на блюдечке из
палящей сини.
Печалиться было нечему.
- Еще одна, - ровным голосом произнес негр.
- Значит, у тебя тоже семнадцать. Что ж, моя очередь.
Она красива, думал негр, выпуская взгляд сквозь узкие щелки век,
заставляя его скользить по почти черным волнам ее тяжелых волос, - по
волнам, в которые так хотелось нырнуть, погрузиться всем телом,раздвинуть их
руками, чтобы они расплылись, как у ныряльщиц под водой, когда те почти
достигли дна и невидимые морские потоки, струящиеся в светлой глубине,
разметывают их вопреки всем земным законам, складывают в замысловатые
узорчатые скульптуры, перетекающие из образа в образ, будто тающие в
подводном Солнце; вплыть в нее или, на худой конец, погрузиться с ней вместе
в одно море, теплое, но чуть прохладное у дна, где маленькие рыбки стайками
разноцветных блесток расплываются от темных человеческих тел, то поднимаясь,
то опускаясь, плавные в своей неизменности: сколько он ни нырял здесь, рыбки
всегда казались одного размера, он даже заставлял себя верить, что это одна
и та же стайка; так легче было входить в воду с берега - в воду,
одновременно манящую и нашептывающую об опасностях, заставляющую мышцы ног
сладостно подрагивать, словно перед встречей с незнакомкой; ее чувственный
рот двигался, чуть полные губы легко дотрагивались одна до другой, едва
заметными движениями ласкали сами себя; ровные, свежие, такие молодые щеки,
с гладкой южной кожей, смуглой, но не слишком темной, цвета нежного крема,
который он когда-то так любил намазывать на свежие лепешки, ах, эта кожа,
тонкая,ни морщинки на всем ее юном теле, словно отлитом из плоти,