"Евгений Гордеев (Voland). Возлюби ближнего..." - читать интересную книгу автора

Иисус, в немного щегольской, вызывающей зависть у подростков форме ВДВ, с
парашютом за спиной и зеленой панаме, напоминающей по форме шляпку бледной
поганки. Гул моторов успокаивал и навивал воспоминания Перед ним предстала
его жизнь, незатейливая, как тысячи других жизней его ровесников. Жизнь, за
последние полгода. Вот проводы в армию, пышные, веселые, где всем весело,
все пьют и шутят. Похороны, на которых покойник еще жив, и только он знает,
что он покойник. Откуда взялась эта странная, нелепая традиция, провожая в
армию, пить и веселиться. Ведь расстаются с родным человеком, не на день,
не на два, на годы и кажется уместнее было бы все это справить тихо мирно с
долей грусти по-семейному. Но...Вероятно, пир во время чумы. Только чумой
заболеет наверняка один человек, все остальные имеет иммунитет, от того
видимо и радуются. И этим человеком был он. Что греха таить, не хотел он
идти служить. Идиология, призывы, наставления - слишком рано начал
понимать, что это всего лишь игра и по правилам, которые постоянно
меняются, их невозможно запомнить, выучить, узнать. Можно лишь постараться,
что бы занесенный над тобой меч как можно меньше поранил тебя, в том, что
он поранит, сомневаться не приходилось.
Знал, что ни чего хорошего эта служба ему не принесет, и принести не
может. Потому без зазрения совести тянул как можно дольше, в душе надеясь,
что и в этот раз пронесет. Не пронесло. И утешением, только нелепая черная
шутка выдуманная видимо тем человеком, который оказался, обделен, сей
чашей - "Быстрей сядешь, быстрей выйдешь".
Слабое утешение смотрящему из-за высокого забора на мир полный красок.
Отчего то в памяти засела зудящей занозой странная картинка.
Призывной пункт, где он оказался как другая планета, другие люди,
другие порядки. Забор, серый из бетонных плит, поверху окутанный колючей
проволокой. Будто боятся, что он сбежит, будто не добровольно он пришел
сюда, будто у него был выбор, будто у других был выбор. И угол гостиницы.
Его память хранила каждую трещинку на этой старой гостинице, волей случая
оказавшаяся построенной рядом с призывным пунктом. Солнце, бьющее лучами в
стекла этой гостинице все ниже и ниже опускалось к горизонту. И окна
покорно покрывались тенью от близлежащих домов и деревьев. Словно
закрывали свои светящиеся глаза.
Уставшие за день, или просто уставшие смотреть на бритые головы
мальчишек. Такая знакомая, близкая гостиница, но уже не досягаемая, уже не
его. В мыслях он почему-то прощался с нею. Жизнь казалось, остановилась,
казалось, что все, что он видит, что делает все, происходит с ним в
последний раз. Жизнь обесценилась, время стало очень дорогим.
Но все проходит, и это щемящее чувство то же прошло, поутихло,
спряталось вглубь него. Ко всему можно привыкнуть. "Учебка" в Казахстане,
и слухи о том, что их отправят "туда". Два месяца "учебка" жила только
этими слухами "отправят-не-отправят". И вот общее построение, которое
слухи превратило в реальность, выпуск из "учебки", и среди других он
услышал свою фамилию: "Местом дальнейшего прохождения службы считать ДРА".
Гул, плавно набирающий мощь и перешедший в рев заставил его отвлечься от
нахлынувших воспоминаний. Рев продолжал нарастать, рискуя разорвать
барабанные перепонки, а самолет торопливо начал набирать скорость, боясь
опоздать, не доставить, не успеть. Иисус оглядел своих товарищей по
"учебке". Вот напротив сидит Цыпа - младший сержант, Кит, Джейран, Еврей.
Все они летели в неизвестность, все были возбуждены, от ощущения ли