"Евгений Гордеев (Voland). Возлюби ближнего..." - читать интересную книгу автора

вспоминал сквозь дрему дом, отца, девчонок, которые ему писали в учебку.
Их было достаточно там, на гражданке. Память уводила его все дальше. Какое
блаженство - просто вытянуться на кровати и думать только о том, что было
раньше.
А было ли это вообще когда-нибудь? Был ли его город еще на этой земле?
Были ли его знакомые? Мы знаем со школы, что на земле шесть материков, но
кто их видел, все только знают. Может это только лишь сон? И нет в мире, и
не будет другой жизни, как в этих злых горах? И нет других людей, кроме
этих, в форме цвета хаки, и нет других отношений, простых, человеческих?
Из забытья его вывел гнусавый шепот:
- Нэ спишь, слон? Правильно делаешь, - коверкая слова медленно прошипел
Узбек. - Пашли, тэбя люди ждут.
Кухня была ярко освещена электрическим светом. Дизель не выключали и на
ночь. Кот и Сергеев стояли в нетерпении посреди помещения.
- Нууу, сынуля, это как понимать? - возбужденно произнес Кот. - Не
успел приехать, а уже начал права качать, свои собственные порядки
заводить? Ты что? С луны свалился?
Твой друг оказался поумнее и посговорчивее. Ему объяснили только раз,
что есть такое слово - надо. Тебе придется, наверное, объяснять дважды,
или ты уже все понял? Осознал и раскаиваешься? Что молчишь?
А, слоняра? Все так начинали, или службы не знаешь? Все пахали.
- По службе делать буду все, а заправлять чужие постели и стирать х/б
не буду, - проговорил, заикаясь от страха Иисус. Стараясь стоять спиной к
стене, чтобы не получить неожиданный удар.
- Что с ним возиться, дай-ка я его почикаю, враз поймет, - крикнул
Сергеев и махнул рукой. Иисус почувствовал укол в левую руку. Удивленно
взглянув на руку, он увидел, как резаная рана начала медленно наполняться
ярко-алой кровью. Как будто хорошее красное вино наливалось в бокал. Боли
Иисус не чувствовал, но, увидав кровь, в глазах его помутилось, и
инстинктивно его правая рука сжалась в кулак, и этот кулак врезал по зубам
Сергеева.
Утром он едва смог разлепить опухшие веки. Левый глаз превратился в
один большой фиолетовый синяк и еле-еле раскрывался. Все тело ныло. До губ
просто нельзя было дотронуться. Как сквозь сон он вспоминал эпизоды
вчерашнего ночного разговора. Как ни силился, он не мог вспомнить, как
очутился в своей постели. Он только помнил, как Кот едва унял
взбесившегося Сергеева.
- Забью, ссека, все равно забью, почки опущу, уродом сделаю, инвалидом
на всю жизнь, - вопил тот.
Что же делать, - думал утром Иисус, - что же делать? Как же дальше то
жить? В Союзе, вспомнил Иисус, кто-то говорил, что в Афгане нет дедовщины.
Вот бы его сюда. Куда же бежать? Ну куда бежать? Еще 1,5 года такой жизни?
Да как это можно вынести, из этих полутора лет как минимум год в
обществе Кота и Сергеева? Неужели ни у кого не просыпается даже искры
жалости к молодым? Неужели ни у кого не осталось ничего человеческого? Да
откуда же они все, сюда что, только садистов отбирали специально? Господи,
я же человек. Почему же вам не жаль меня? Ну, что я вам сделал? За что вы
меня? - так думал Иисус, тупо смотря в телевизор. Шла передача о
металлистах. Кожно-металлические мальчики лихо дрались с люберами. Как за
одними, так и за другими, гонялась милиция. Смысл происходящего на голубом