"Николай Горбачев. Звездное тяготение" - читать интересную книгу автора

- Гляди, пошла! Эх ты, милая! Круши, ломай. Сила! Давай!..
Нас отводили на опушку, к месту, где установка должна была занять
боевую позицию. Она выскакивала из леса с шумом и грохотом, подминала с
треском кустарник. Развернувшись, останавливалась точно вкопанная. К
приборам припадали наводчики, ракета начинала задирать свой нос. И опять
рядом восторженный скорый голосок:
- Такая, брат, штучка поцелует так поцелует! Не-прия-а-тно! На том
свете в цыганском поту ворочаться будешь.
- Отвяжись, - просил я его.
Пушкарев не обижался и умолкал всего на несколько минут.
Да, рассчитывал - начнется настоящее дело. Но ошибся. Проходили первые
дни, а нас пичкали занятиями в классе, и опять - уставы, физо, строевая...
К младшему сержанту Крутикову я сразу почувствовал неприязнь.
Невысокий, с женственно-мягким лицом, тонкой талией, Крутиков был еще и
щеголеват: грудь держал колесом, перешитые "по себе" брюки туго обтягивали
икры ног, гимнастерка под ремнем, стянувшим талию, подгибалась так, что
подол ее превращался в узенькую полоску. Выходило на кавказский манер.
Четыре значка на груди Крутикова всегда горели надраенным золотом.
Прикреплены они были к гимнастерке не просто: под каждым пластмассовая по
форме вырезанная прокладка - белый аккуратный ободок выступал вокруг
значка.
Возможно, моя неприязнь к нему была вызвана этой его щеголеватостью, а
может, в какой-то мере считал его повинным в том, что нас снова мучили
шагистикой.
На плацу Крутиков весь преображался, командовал с протяжкой в голосе,
явно любуясь собой, а исполнительную команду бросал резко, точно стегал
кнутом. Пропустив отделение, припадал позади к асфальту и недовольно
требовал:
- Четче, четче шаг! Носочки оттягивать не забывайте!
Потом проворно забегал вперед и, с красным, взопрелым лицом, поджатыми
губами, пятясь перед нами и рассекая рукой воздух, командовал:
- Раз, два... Левой! Кому там сено-солому привязать?
Раздражал меня в этих занятиях формализм, и исходил он от Крутикова --
в этом я был убежден. Догадывался, что он относился к числу тех самых людей,
для которых важен не столько результат дела, сколько сам процесс, - и он
гонял нас, будто мы готовились всю жизнь ходить на парадах или стоять в
почетных караулах.
Странно, для меня все эти "приемчики" не составляли труда, будто
занимался ими всю свою жизнь: переходил на строевой, выбрасывал руку к
виску, делал повороты на месте и в движении. А когда отрабатывали приемы с
автоматом, деревянная планка негромко, но четко пощелкивала, и Крутиков не
раз ставил меня в пример.
Но были и такие, кому действительно надо было привязывать
"сено-солому". Тихий, молчаливый Зеленин, "ветровик", как звали
метеорологов, услышав свою фамилию, произнесенную резким фальцетом
Крутикова, заливался краской и неизменно шаг отбивал с правой ноги.
"Отставить!" - вскрикивал Крутиков, весь напрягаясь и вращая белками.
Зеленин боязливо пятился в строй. Круглое лицо его в секунду принимало
растерянное выражение. Перед тем как отдать честь, всякий раз, подняв руку к
пилотке, путался, ломал строевой шаг, семенил ногами. "Назад!" - злился