"Борис Леонтьевич Горбатов. Письма товарищу " - читать интересную книгу автора

Давно уже нет жителей в этом селе, и хаты побиты рикошетами, и огороды
ископаны воронками, и улицы днем пустынны; только пули ходят по селу,
стучатся в ставни, да бойцы изредка перебегают от хаты к хате, прижимаясь к
плетням.
Но каждую ночь на огороде, на нашем краю села, появляется эта женщина с
тяпкой. Никто не знает, где прячется она днем, откуда приходит ночью. Ей
сурово говорят бойцы: "Эй, тетка, ты зачем тут?" - а она молча показывает на
огороды. Там, наперекор войне, серебрится капуста, буйно цветет картошка,
тянутся к небу три подсолнуха.
И всю ночь напролет ползет по огороду эта женщина, пропалывает грядки,
и стук ее тяпки тонет в артиллерийском громе. Иногда над ее огородом,
свистя, пролетает снаряд или мина и рвется где-нибудь неподалеку. Тогда
женщина всем телом прижимается, приникает к земле и лежит, обняв грядки
руками, словно хочет своим телом прикрыть и спасти дрожащие листья капусты.
А когда пыль рассеивается, женщина снова начинает возиться на огороде, -
ползком, ощупью, пропалывает грядки, бережно расправляет листочки, побитые
осколками, охаживает каждый кустик, словно ребенка, раненного бомбой, - и
кровь раздавленных помидоров на ее руках.
Так всю ночь работает она на огороде - на крохотной пяди советской
земли, а когда забрезжит рассвет и на востоке дрогнет алая полоска зари, и
поползут по небу солнечные штыки лучей, подымается женщина. Распрямляет
усталую спину. И, откинув со лба седую мокрую прядь, стоит, опершись о
тяпку, и смотрит на запад - над западом еще клубятся ночные тучи. Так стоит
она долго, прислушиваясь к артиллерийскому грому, и в глазах ее, товарищ,
столько тоски и горя, что тяжко в эти глаза смотреть. Губы ее шевелятся. Что
они шепчут? Молитвы, проклятья, заклинания?
А я гляжу на эту женщину, на ее седые виски, на морщинки под глазами и
думаю: велика наша страна и широки ее просторы, а стоит нашей роте отступить
на один шаг, на одну пядь - и пропал огород этой женщины, немцы его
растопчут.
И тогда я оборачиваюсь назад, и там, за холмами и рекой, угадываю село,
куда нас бывало отводили на отдых.
Ты знаешь эти прифронтовые села, товарищ. Ты знаешь там каждую хату, и
хозяев их, и семейные фотографии в рамочках из ракушек, и историю каждой
фотографии, и нарисованные масляными красками дешевые коврики на стене, и
что на них нарисовано. Ты приходил в эти хаты со своими товарищами: пыльный,
грязный, усталый, ты стучался у порога, словно пришел домой на побывку.
И женщины встречали тебя как сына и брата.
- Все живы-здоровы? - тревожно спрашивали они. - А где Вася, что
ночевал у нас прошлый раз?
- Вася ранен.
- Ой! Сильно?
- Нет! - утешал ты. - Воевать будет! - И спрашивал в свою очередь: - А
у вас? Письма были от вашего?
И тебе показывали письма, и ты читал их вслух, солдатские, простые,
беглым карандашом написанные письма, такие, как ты сам пишешь домой.
А потом тебя радостно вели в хату. Вся вода хуторских колодцев
обрушивалась на тебя, чтобы смыть походную пыль. Все перины, подушки,
заветные наволочки с кружевами, невестины простыни вытаскивались из
сундуков, чтоб служить тебе. На резную деревянную кровать клали тебя, как