"Борис Леонтьевич Горбатов. Непокоренные " - читать интересную книгу автора

- Не знаю... Говорят, за листовки... - нехотя ответила Настя и
отвернулась.
Тарас попытался вспомнить Марию. Вспомнилось что-то курносое,
веснушчатое, озорное... А может, он путал? Много их тут, босоногих, бегало.
"В тюрьме! - произнес он про себя. - Ишь ты!" В первый раз с уважением
подумал он о незнакомом молодом племени. А Настя? Какой путь изберет Настя,
каким пойдет? Путем Гали, Луизы или Марии?
Она молчала. Молчала по-прежнему: душа за семью замками. Но Тарас
видел: она уже избрала свой путь. Только он не знал - какой.
Каждый человек в городе искал свой путь для себя и для своей совести.
- Как жить, как жить, Тарас Андреич? - тоскливо спрашивал сосед
Назар. - Нет, ты скажи мне: как жить, что делать? Терпеть?
- Не покоряться! - отвечал Тарас, и перед ним все мелькало чье-то
курносое, веснушчатое, озорное лицо. - Не покоряться!


9

Не покоряться!
Фашистский топор повис и над семьей Тараса - старика потребовали на
биржу труда. Он не пошел.
- Я не хочу работать, - сказал он полицейскому, пришедшему за ним.
Первый раз в жизни произнес он эти слова: я не хочу работать. Его руки
тосковали по напильнику. Его легким нужен был железный воздух цеха, его
ушам - веселый звон молотов в кузнице, его душе - труд. Но он сказал
полицейскому: я не хочу, я не буду работать. Сейчас труд был изменой. Сейчас
голодать - значило не покоряться.
С ним поступили так же, как со всеми: его заставили прийти на биржу
труда.
Только гитлеровцы умеют мирные слова наполнить ужасом. Только они умеют
все превратить в застенок. Застенком, где пытали ребячьи души, была школа.
Застенком, где немецкие врачи на русских раненых пробовали свои яды, была
больница. Застенком был лагерь для военнопленных. Застенком были театр,
церковь, улица.
Но в рабочем городе, где жил Тарас, самым ужасным застенком была биржа
труда - первый этап невольничьего пути.
Сюда никто не приходил по доброй воле. Сюда волокли схваченных в
облаве, изловленных на улице, вытащенных из погребов и подвалов. Еще час
назад у этих людей были имя, семья, дом, надежды. Еще час назад этот мальчик
играл с товарищами, эта девочка прижималась к теплым коленям матери. Сейчас
все будет кончено для них. Вместо имени - бирка, вместо дома - вагон с
решетками, вместо семьи - чужбина. Только надежда остается у раба. Надежда и
ненависть.
Здесь, на бирже, происходило расставанье людей - в судорогах и борьбе.
Людям казалось, что здесь, в воротах невольничьего пути, еще можно
упереться, отсюда еще можно вырваться. Можно вымолить себе волю, выползать
на коленях, вырвать зубами. Они с ужасом отталкивали от своей шеи ярмо. Они
кричали о своих правах человека, показывали мятые и бесполезные справки,
просили, доказывали, грозили, плакали. Напрасно. Отсюда нельзя было
вырваться. Здесь непокорную шею сгибали, непокорную душу вышибали вон.