"Борис Леонтьевич Горбатов. Непокоренные " - читать интересную книгу автора

- Что ж ты не улыбалась? - криво усмехнулся Тарас, выслушав рассказ
Антонины. - Раз уж пошла в немецкое кино - улыбайся! А со своими слезами
дома сиди. Не видишь разве - издеваются фашисты над твоими слезами!
Они над всем издеваются - над Евфросиньиной верой, и над Антонининым
горем, и над молодостью Лизы-Луизы, и над ее локонами; они все топчут, они и
Настю растопчут, если не уберечь, и Леньку, и маленькую Марийку, - раздавят
душу каблуками своих кованых сапог и пройдут... Как уберечь, как уберечь их?
- Каждый думает, как бы спасти свою жизнь, а надо бы думать, как спасти
свою душу.


6

Каждый думает, как бы спасти свою жизнь, а надо бы думать, как спасти
свою душу...
Тарас "спасался" в своем доме. Он по-прежнему сиднем сидел дома, за
закрытыми ставнями. Что там творилось в городе - того он не знал.
Но город властно тянул его, звал, мучил: ты видел меня в славе,
погляди - вот я распят на кресте. Коснись моих ран, Тарас. Раздели мои муки.
Он не мог больше сидеть за замком, взял палку и пошел.
И вот открылся перед ним город на холмах, ни на какой другой в мире не
похожий, но такой, каким был всегда: крыши и трубы, крыши и трубы; те же
улицы, падающие с окраин вниз, в центр; те же дома под железом и черепицей,
те же акации в городском саду. И так же, в назначенную пору, летит с тополей
веселый и легкий пух, кружится над улицами и падает на крыши. Как снег. Как
теплый, розовый снег.
- Все, как было! - горько покачал головой Тарас. - Все, как было!
А хозяином в городе - немец!
Оскорбленный и потрясенный шел Тарас по городу. "Что ж это за люди? Что
ж это за люди?" - гневно думал он и только сейчас заметил, что людей на
улицах нет. Пусто и тихо. Так тихо, словно не в городе, а на кладбище.
Словно у города вырвали язык, и не может он ни кричать, ни петь, ни
смеяться, а только тихо стонет, как глухонемой, которому от его немоты
больно.
Какие-то тени мелькают вдоль заборов, торопливо перебегают перекресток,
скрываются в подворотнях. Где-то там, за закрытыми ставнями, шевелится,
ворочается жизнь, но ни громкий голос, ни песни, ни плач не пробиваются
сквозь щели. Даже дым из печей - тощий и бледный: может быть, оттого, что
топить нечем; может быть, оттого, что варить нечего. Дымок подымается,
дрожит в небе и тает быстро и пугливо.
Мимо Тараса пробежало несколько знакомых, он окликнул их почему-то
шепотом, - словно и на него уже действовала настороженная тоскливая тишина
улиц, и он уже говорил шепотом в своем родном городе, - они не услышали его
и не обернулись. У людей появилось какое-то странное движение шеей, такого и
не было никогда: быстрое, испуганное от привычки озираться. Люди боялись
встреч.
Подле пепелища городского театра Тарас лицом к лицу столкнулся с
доктором Фишманом, лечившим всех его детей и внуков. Тарас по привычке снял
картуз, чтобы, как всегда, поздороваться, но увидел на рукаве Фишмана желтую
повязку с черной шестиугольной звездой - клеймо еврея - и поклонился