"Гор Геннадий Самойлович. Замедление времени" - читать интересную книгу автора

Именно в эти годы академики А.Ф.Иоффе и Я.И.Френкель создавали свою
школу физиков, а академик С.И.Вавилов - свое направление в биологии,
направление, которое сумело использовать историю растительных видов не
только для того, чтобы заново понять загадочную механику жизни, но и чтобы
перебросить научный "десант" на далекий берег будущего, как бы заранее
овладев там плацдармом.
На биологическом факультете читал лекции известный генетик и
эволюционист Ю.А.Филиппченко, обладавший поистине артистическим умением
вводить слушателей в мир биологических загадок и тайн.
- Наследственность - это память, - говорил он, цитируя знаменитого
английского писателя и биолога С.Бетлера.
Я вспомнил эти замечательные слова спустя сорок лет, когда появилась
теория информации и был расшифрован генетический код, и мы все поняли, что
без "памяти" нет не только наследственности, но и самой жизни.
В университете между "физиками" и "лириками" не было китайской стены.
Филологи заглядывали на лекции Ухтомского, Филиппченко, Хвольсона, а биологи
и физики - на заседания университетской литературной группы.
От студентов-биологов слышали мы о малоизвестных тогда работах
профессора А.Гурвича, впоследствии создавшего теорию митогенетического
излучения.
Это была одна из первых попыток, попыток, сделанных еще задолго до
Шредингера, понять, что такое жизнь с точки зрения физики.
Шредингер писал: "Величайшим открытием квантовой теории были черты
дискретности, найденные в книге природы, в контексте которой, с
существовавшей прежде точки зрения, казалось нелепостью все, кроме
непрерывности".
Профессор Гурвич пытался заново прочесть казавшийся таким знакомым
текст в "книге природы", постичь дискретное в организме, то, что было скрыто
от биолога, чуждавшегося методов физики и химии.
Мы знаем, что герой "Волшебной горы" Ганс Касторп носил в кармане
пиджака рентгеновский снимок своей возлюбленной. Не только Томас Манн у себя
в Германии, но и ученые в Ленинграде уже предчувствовали наступление
космического века и мысленно носили в своем воображении рентгеновский снимок
земной биосферы.


11

Писатели старшего поколения учили нас, молодых, обращаться со словом
так, будто слово - это микромир, элемент, а то и модель всего сущего.
Недаром один из поэтов двадцатых годов, размышляя о русском языке, сказал,
что он стал "звучащей и говорящей плотью".
Такой звучащей и говорящей плотью был язык прозы Алексея Толстого,
Бабеля, Зощенко, раннего Всеволода Иванова.
Не только в университете на лекциях Марра, Щербы и Якубинского молодые
люди вслушивались, вглядывались в слово, ощущая его дух и плоть, но и в
многочисленных литературных студиях и кружках начинающие писатели осознавали
художественное слово как заговорившую действительность.
У настоящих художников, вроде Алексея Толстого и Всеволода Иванова,
была власть над словом, помогавшая читателю пробиться к сердцевине бытия,