"Гор Геннадий Самойлович. Картины" - читать интересную книгу автора

старинный магический роман "Мельмот-скиталец", я вспомнил человека,
сидевшего с нами на скамейке в Соловьевском саду. Он был рядом и
одновременно бесконечно далеко, и близость, смешанная с далью, как на
картинах итальянского Возрождения, дразнила нас и заверяла, что жизнь и
есть, вопреки учебникам и учителям, загадочное слияние близи с далью.
Мельмот умел проходить сквозь стены и сквозь века, словно предугадывая
далекое будущее, где вещь развеществится, пространство сожмется, готовое к
услугам пассажира, и время вместе с расстоянием отменит себя в угоду
человеческому нетерпению и желанию достичь всего как можно быстрее.
Вот о скорости он и говорил, о скорости и замедлении, и двух образах
жизни и мышления - западном и восточном. Он словно тоже предлагал нам их на
выбор, как души Гамлета и Робинзона. Запад - это неистовая энергия,
экспрессия, воля, наука и техника. А Восток? Восток - это мудрое понимание,
что у Земли и у жизни есть пределы, как у бегущей на скачках лошади, и
опасно ее загнать в беге и остаться ни с чем. Нет, он ничего не утверждал, а
как бы раздваивался на спорщиков, заставлял их искать истину и предлагал нам
самим сказать, кто из двух спорящих был прав.
А Яша Ш. все еще презрительно проходил мимо дверей нашей школы,
торопясь в другие. Но однажды он все-таки остановился, увидя меня, и
спросил:
- Ну, как у вас в двести шестой?
- Все в порядке, - ответил я.
- В порядке? - переспросил Яша. - Интересно, что ты понимаешь под
порядком? Может, то же самое, что обыватели?
- Нет, не то же самое.
- Какой же тут порядок, когда сыновья и дочери рабочих не хотят
поступать в вашу школу, а учится всякая накипь и мелкая буржуазия.
Яша Ш. сказал это и, резко повернувшись, как, наверно, поворачивались
боевые комиссары гражданской войны, быстро пошел от меня.
Не все ходили в Соловьевский сад слушать таинственного собеседника.
Некоторые не ходили потому, что верили: рано или поздно Яша Ш. придет.
Как-то в убегающие мгновения перемены ко мне подошли Николаев и
Васильев и спросили, правильно ли я поступаю, когда хожу в Соловьевский сад
слушать бульварного философа?
- А что? - возразил я. - Разве в этом есть что-нибудь плохое?
- Может, он бывший белогвардеец или даже хуже того - идеалист?
- Это еще надо проверить, - сказал я, воспользовавшись презрительными
словами Яши Ш.
А Яша Ш. все еще откладывал свой приход. И Васильев с Николаевым ходили
на Шестнадцатую линию жаловаться на Яшу секретарю райкома.
Секретарь райкома комсомола, высокий, похожий на матроса парень,
носивший широченные брюки-клеш, кожаную куртку и клетчатую кепку, согласился
с Николаевым и Васильевым, что Яша не прав, и обещал сразу же после пленума
райкома вправить Яше мозги.
Меня тянуло в Соловьевский сад, но я не был уверен, что туда следует
ходить будущему комсомольцу, и, чтобы рассеять свои сомнения, спросил Володю
Писарева:
- Как ты думаешь, он не идеалист?
- Кто?
- Незнакомец, с которым мы встречаемся в Соловьевском саду.