"Гор Геннадий Самойлович. Чайник" - читать интересную книгу автора

глаза. Петя мой! Петя! Или, может, трамвай переехал через него, через грудь
его. Ольга, я не могу больше, я задыхаюсь. Если бы я знала, мне было бы
легче. Нельзя не знать. Можно день, два, но нельзя все время не знать. Я не
вынесу.
И она заплакала снова, и опять тихо, безнадежно, и Петр Иванович
подумал: "Она любит меня, никогда я не думал, что она так любит меня".
Потом он вспомнил, что ему теперь это ни к чему - ее любовь, потому что
его все равно что нет, то есть он есть, но для нее и для всех его нет и не
будет, а всякий, кто станет смотреть на него, никогда не подумает, что он
так близко.
Да, теперь в его распоряжении было много свободного времени, даже
слишком.
Под ним была улица, и с подоконника ему были видны окна дома напротив и
как там жили люди, которых он раньше не замечал.
Какая-то девочка в коротком платьице бегала возле ворот и прыгала на
одной ножке. Потом пришла толстая мама и погрозила девочке пальцем. Он
видел, как мама поднялась по лестнице, ее окно было напротив его окна, она
разделась и, толстогрудая, стала ходить по комнате, напевая и шлепая себя по
ляжкам. Она не знала, что Петр Иванович видит ее. И ему почему-то
взгрустнулось, наверно, стало жаль девочку, которая бегает возле ворот.
Может, ее подстерегало какое-нибудь несчастье: автомобиль мог переехать ее
или упасть вывеска на нее, нельзя же оставлять ребенка одного без присмотра.
По улице прошел нищий. Он остановился возле дома, слепой, в потертых
штанах, словно он в них вырос, и протянул руку. Пешеходы проходили мимо
него, не замечая его, и он стоял с протянутой рукой, робкий, симпатичный,
смущенный. И Петру Ивановичу стало жаль нищего, словно он сам стоял с
протянутой рукой. Он подумал с тоской, что не может сделать простое - подать
нищему. Потом он подумал, что нищий, робкий и слепой, все же существует и
может ходить, и жена, если у него есть жена и если она не слепая, может
видеть его и обнять, и он тоже может обнять ее, хоть и не видя, но чувствуя
своей зрячей рукой. А он, Петр Иванович, хоть и не лишен зрения, но к чему
ему зрение, когда он сам невидим для других, а если его увидят, то примут
совсем за другое и никогда не подумают, что это он.
Вечером стали собираться родственники и знакомые. Пришли тетка Вера и
дядя Василий Евстафьевич с дочерьми. И тетка Елизавета, и Петухов, а также
соседи по коммунальной квартире. У всех на лицах было недоумение. Нельзя
было понять, что случилось: хозяин исчез - попал под трамвай, а может быть,
просто бросил жену и, ничего никому не сказав, уехал в другой город.
- Зина, ты бы вскипятила чаю, - сказала Ольга.
И вот Зина подошла к подоконнику, и Петр Иванович почувствовал, замирая
сердцем, как ее рука подняла его и понесла на кухню. Она подставила его под
кран и сняла с него что-то, словно обнажила его, и он почувствовал, как вода
из крана побежала в него, и чувство это было ни на что не похоже, ни на одно
из знакомых ему чувств. Ему показалось вдруг, что падает, несется по камням
стремительная горная река, она несется через него, кидая его, и он сам
становится рекой, и какое-то чувство, даже радостное, приятное, чувство
полного удовлетворения, наполняло все его существо.
Потом она поставила его на столик и включила штепсель. И опять новое,
неведомое ощущение удивило Петра Ивановича, ему казалось, что он стал
печкой, и, нагреваясь, он забыл на минуту все: и то, что он стоит на кухне,