"Владимир Гоник. Я не свидетель" - читать интересную книгу автора

уже неважно. И все же беспокойство, давным давно похороненное под
напластованием десятилетий, задавленное нелегким бытом, сейчас,
расталкивая годы, нет-нет, а проглядывало наружу. Казалось бы, чего уж
нынче бояться, время, слава Богу, другое да и жизнь прожита. Это было
беспокойство, а не тот страх, что когда-то разлеплял свои старческие очи,
и, как домовой, властвовал в душе, заглушая разум и трезвые мысли хозяина.
Даже тогда, в те опасные годы и изжил бы Иегупов свой личный страх, когда
б не был этот страх отломком, частицей всеобщего, огромного, разделенного
на всех в государстве и поселенного на тайное или явное обитание под
каждую крышу. Он сопровождал, как незримый конвоир, людские слова, мысли,
поступки, громыхание тележных колес, вращение барабана на токарном станке,
скольжение пера по бумаге, стук сердца, которое выслушивал врач, приложив
ухо к чьей-то груди; он вошел в формулу воздуха, каким дышало
народонаселение, и вместе с кислородом проникал через легкие в кровь, а с
ее постоянным потоком попадал в мозг и оставался там навсегда отравой.
Страх этот вполз в двадцатитрехлетнего Антона Иегупова душной летней
ночью 1941 года. С тех пор, случалось, о нем напоминали, но уже
бестревожно, услышанное случайно чужое слово или фраза, прочитанная в
газете. В этот раз беспокойство окликнула другая причина - фотография.
Иегупов знал, что брал на душу большой грех, когда на следующий день после
приезда Тюнена, уходя в поликлинику, подумал: не заглянет ли Тюнен,
оставшись один в комнате, туда, не увидит ли, а увидев, не захочет ли
прочитать. Ведь человека, оказавшегося в чужом жилье в одиночестве, иногда
томит, подталкивает желание зазырнуть куда-нибудь в укромное место.
Нелепость такого подозрения была очевидной, но отделаться от этой мысли
Иегупов не мог. А укромным местом был чемодан, стоявший под кроватью. На
самом дне его под старой газетой лежала тоненькая папка, и в ней
фотография - такая же, какую показал ему Тюнен: трое мужчин, один из них -
Борис Николаевич Иегупов, двоюродный брат отца. Но не только фотография,
еще и бумаги, относящиеся к ней. Что ответил бы он, загляни в папку Тюнен?
Ведь соврал ему, что на фотографии однофамилец. Попробуй, расскажи да
объясни, перевороши все давнее, что вроде и позабылось уже, о чем и сам не
вспоминал. Мука! Вот чего больше всего боялся и не хотел. Ничего другого
не испугался бы - ни допросов, ни расспросов, - а именно самой
необходимости отвечать вопрошающему, даже самому доброжелательному и
близкому. Да еще сумей ответить кому-то на вопрос: "Почему до сих пор не
уничтожил папку?", ежели сам себе на этот вопрос не нашел ответа по сей
день...
Вздохнув, он поднял со стула грузное тело и тяжело опустившись на
колени, вытащил из-под кровати деревянный чемодан. Под лохмотьями лежала
старая газета, а уж под нею - папка: серая, потускневшая от времени. На
ней штамп "Хранить вечно", а посередине красивым профессионально-писарским
почерком - "Дело N_1427. Оперативно-следственные материалы по розыску и
обезвреживанию банды Иегупова Бориса Николаевича, 1918 г."
Иегупов открыл папку. На первой же странице, приколотая ко всем
документам сверху лежала записка - клочок оберточной бумаги, на котором
было написано: "Дело расследованиемъ не закончено. Бесперпективно.
В.Артомоновъ". Приподняв этот листок, Иегупов увидел фотографии,
поселившие тогда в его душе кошмар. Он не стал листать странички, все их
знал почти наизусть - не раз перечитывал. Закрыв папку, закутал ее в те же