"Владимир Гоник. Я не свидетель" - читать интересную книгу автора

парня не назовешь (рядом с лошадью должен стоять настоящий мужчина
спортивного и несколько сурового облика, женщины любят таких, ибо
напомаженные красавчики напоминают им либо педерастов-наркоманов, либо
алкашей-импотентов...).
Минут через пятнадцать вошел фотограф Шоора, обвешанный небольшими
кожаными ящичками с аппаратурой, что-то сказал по-немецки, Шоор указал на
Локотка, познакомил. Фотограф профессионально охватил Локотка взглядом и
одобрительно похлопал его по плечу.
В половине одиннадцатого они втроем уехали на конный завод.



5

Корреспонденция "до востребования", за которой не явились адресаты,
пролежав положенный месяц в почтовом отделении, хранилась затем еще месяц
на главпочтамте. Теперь, когда и тут срок вышел, комиссия из трех человек
во главе с заместителем начальника почтамта засела за ее разбор. Серые
мешки с невостребованными письмами были свалены в кучу в углу небольшой
комнаты. Предстояла нудная и кропотливая работа: вскрывать, читать и
решать, что сжигать, а что отложить, еще раз прочитать и окончательно
определить: сжигать или отправить в милицию. Обычно туда передавались
письма, в которых имелись документы, важные бумаги или какие-нибудь особые
сообщения. Но такое случалось редко. В основном все шло в топку.
Люди, читавшие чужие письма, настолько привыкли к этой рутинной
работе, что не очень уж вникали в глубины и в смысл чьих-то посланий.
Горе, заботы, описания, тяготы и печали жизни, радости по каким-то
ничтожным или достойным поводам оказывались настолько сужены почти
одинаковым для всех бытом, что тематически письма эти можно было
рассортировать на три-четыре категории; в каждую из них той или иной
стороной входила не только жизнь тех, кто писал и кому писались эти
письма, но и тех, кто сейчас их читал. И редко попадалось что-либо этакое,
цеплявшее внимание или необычное, как увлекательная, полная утопий книга,
которая порою отодвигает от нас хоть на несколько часов однообразную и
нудную жизнь. По этому последнему признаку письмо Георга Тюнена своему
приятелю было отложено замначальника почтамта для вторичного прочтения.
Изложенная Тюненом мюнхенская история и приложенная фотография
семидесятилетней давности в общем-то не укладывалась в параграф инструкции
- не было тут ни документов, важных бумаг, все это можно и сжечь, но
имелась и какая-то необычность, событийность. И заместитель начальника
почтамта, как глава комиссии, решил передать письмо в милицию. Он, правда,
догадывался, что во всякой милиции на эти письма мало кто обращает
внимание, отношение к ним плевое, там не успевают справляться с
повседневными делами, давать ход десяткам заявлений и жалоб граждан, и
даже не всегда регистрируют письма, которые поступают с почты с
действительно ценными вложениями - документами или важными бумагами. Но
ведомственное монотонное существование служащих иной раз взращивает в
своей среде какую-нибудь особь наизнанку, не тип, а экземпляр. Таким
экземпляром в Старорецком городском управлении внутренних дел числился
старший оперуполномоченный капитан Максим Федорович Остапчук. Был он