"Властелин тигр" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

ГЛАВА 9

Раса стошнило. После всего увиденного он долго лежал пластом на ветке — лицом вниз, бездумно разглядывая кусты и лопухи листьев слоновьего уха. Затем спустился с дерева и, отметив попутно, что следы рвоты уже облепили вездесущие насекомые, отправился к реке — умыться и прополоскать горло.

Рас ничего не мог сделать для Вилиды. Оставалось лишь горевать — и отомстить убийцам. Еще жив был Юсуфу, если верить словам Селизы. Рас уже засомневался, не услышал ли от нее то, что хотел услышать — не был ли ее ответ им же самим и продиктован? Никаких следов Юсуфу в деревне он пока не заметил. Может быть, вонсу убили его на обратном пути, а может, Юсуфу удалось вырваться и ускользнуть от них по деревьям — в искусстве верхолаза равных ему среди людей не было. Может, он укрылся от вонсу в холмах?

Происшедшее было слишком тяжелым ударом для Раса. Два самых любимых и близких человека, не считая Юсуфу, погибли в один и тот же день.

Бог любит троицу, часто повторяла Мирьям.

— Только бы не сейчас! — вслух воспротивился Рас. Он вернулся к месту, где оставалось обезглавленное тело Габаду, в надежде отыскать там Джанхоя. От умершего старика мало что осталось — над разбросанными по полянке костями трудились два шакала, да с полдюжины воронов ожидали поодаль своей очереди. А беспечный лев устроился отдыхать сразу же за кустами. На спине, томно раскинув в стороны лапы, он спал сытым беспробудным сном.

«Будь я вонсу, твой живот уже пронзило бы копье и ты никогда не узнал бы, чем закончится твой львиный сон — если, конечно, львы видят сны, — подумал Рас. — Спи и дальше, Джанхой; надеюсь, с тобой ничего не случится. А я сейчас буду какое-то время очень занят».

Юноша извлек из колчана стрелу вонсу, пронзившую грудь матери, и тихо поклялся:

— А ты вскоре вернешься к тому, кто послал тебя в сердце матери. Ты вернешься в его сердце. Биджагу не пережить ближайшей ночи!

Остаток дня Рас провел на дереве, пытаясь выспаться перед трудной ночью. Вопли обезьян и птичьи трели мало тому способствовали. Но и без них он спал беспокойно; несколько раз, увидев во сне Мирьям и Вилиду, просыпался от слез. Последнее видение — о Юсуфу в клетке, посреди деревни вонсу — разбудило Раса окончательно. Поняв, что больше ему не уснуть, не уверившись окончательно в безопасности отчима, незадолго до сумерек Рас отправился к высокому дереву, что росло напротив деревни, через реку.

Уходящий день укутал лес в багрянец. Дневные обитатели готовились к ночи и затихали; звуковую эстафету принимали ночные охотники. Рас, услыхав знакомые неприятные звуки, сообразил, что до тела Зибеду уже добрался леопард. Зверь волок свою находку в кусты, чтобы без помех попировать. Скоро большая часть Зибеду, известного острослова и забияки, перекочует в брюхо леопарда. А кости, обглоданные дочиста шакалами и вороньем, порастут травой. И не останется ничего. Так же, как от старого арфиста Габаду, который уже стал львиным дерьмом и разбросанными по траве костями.

«А я еще не забыл шутки Зибеду, его двусмысленные остроты, которые пересказывала Вилида. И хорошо помню звуки арфы старика, его мелодии, и могу сыграть эти песни на своем инструменте. А Мирьям и Вилида уже никогда...»

Рас заставил свои мысли переключиться — воспоминания о Мирьям и Вилиде терзали душу.

За стенами деревни уже загорались огни факелов, и в их свете Рас заметил, что покойников, снятых со зрительских скамеек, уже перенесли в Большой дом для отпевания. Несколько женщин возились у очагов перед хижинами, остальные участвовали в скорбном ритуале. Биджагу, сидя на троне, что-то хватал с подноса, который держала перед ним Селиза. Даже с набитым ртом он не прекращал разговора с Вавафу и сидящими рядом на корточках воинами.

Над каждыми из ворот тоже зажгли теперь факелы, и на каждой платформе над воротами Рас разглядел по мальчугану. То есть скорее догадался, чем увидел — в просвете между остриями кольев можно было заметить лишь их макушки и вихры Неглупо, отметил про себя Рас, воины больше не хотят служить легкой мишенью для моих стрел.

Но где же все-таки Юсуфу?

Чтобы изменить угол зрения, Рас перебрался на соседнее дерево. Как и следовало ожидать, под стеной у священного древа он увидел засаду. Патапи, намеренный пресечь вторжение Раса этим путем, скорчился в тени под стеной.

Темнота сгущалась; луна еще не восходила. Кроме плакальщиц над покойными, все женщины с детьми разбрелись по хижинам. Воины столпились вокруг Биджагу — тот давал последние указания. Дети, отозванные с платформ, отправились по домам; все факелы, кроме одного, погасили. В свете последнего Рас скорее угадал, чем увидел, как воины рассредоточились и попрятались в тени хижин. Патапи скрылся под хижиной Вавафу. Биджагу открыто вошел в Большой дом, но никак не для сна — Рас нутром чуял, что тот сидит наготове у самого входа.

Последний факел зашипел в воде — в потемках над деревней повисла тишина. Стихли даже стоны плакальщиц в Большом доме.

Рас спустился с дерева и переплыл реку. Из тайника в дупле он извлек свои огненные палочки и уселся добывать огонь. Наконец, когда конец длинной сухой ветки занялся пламенем, Рас отправился к священному дереву. Преодолев неудобства подъема с головней в руке, он с ходу швырнул ее на крышу хижины шамана.

Немедленно кто-то — похоже, Вавафу — заорал, чьи-то босые пятки зашлепали по земле. Рас спрыгнул с дерева и побежал вокруг частокола по направлению к западным воротам. Забросив там веревку на ограду и зацепив петлю за кончики кольев, быстро подтянулся наверх и заглянул внутрь. В свете разгорающегося огня вокруг хижины суетились Вавафу с женой и кое-кто из соседей. Двое взобрались на крышу и пытались сбить пламя веслами. Остальные подавали советы. Все, что удалось в результате, — это разметать искры по всей поверхности крыши. Несколько женщин притащили горшки с водой. Биджагу не показывался.

Внезапно появился и он — из-за угла ближайшей к Расу хижины. Испустив воинственный клич, Биджагу метнул в Раса копье. От неожиданности Рас разжал пальцы и успел пролететь немного вниз, прежде чем снова ухватился за веревку. Подтянувшись обратно и уцепившись одной рукой за вершину усеянного шипами частокола, он освободил свое лассо и только затем спрыгнул на землю. Копье Биджагу, проломив тонкую у вершины ограду точно у Раса над головой, грохнулось вниз. Рас подобрал его и помчался вдоль стены к северным воротам. Он предполагал, что вонсу выбегут из южных, а может, разделятся на группы и одну отправят наперехват к западным — в надежде окружить его между воротами. Но, оказавшись у северных ворот, Рас увидел, что их створки начинают медленно раздаваться. Совершенно автоматически Рас вильнул ближе к зарослям, затем спохватился и вернулся к воротам. Они уже распахнулись почти настежь, и Рас метнул копье в первого, поспешившего выскочить.

Копье поразило Гифаву — это был он — точно в живот. Опрокинув собой кого-то еще, воин рухнул навзничь. Сквозь распахнутые створки Рас успел заметить, что южные ворота тоже раскрыты настежь и за ними исчезают Биджагу с тремя воинами. Услышав вопли у северных ворот, они немедленно повернули и понеслись на подмогу.

Рас уже понял, что Биджагу не успокоится, пока один из них двоих не будет убит. Скрываясь в джунглях, Рас мог подстерегать воинов по одному, ускользать и возвращаться за очередной жертвой. Он мог продолжать такую убийственную охоту сколько угодно, и стены мало чем помогли бы вонсу. Им пришлось бы выходить наружу — хотя бы за водой. Кроме того, Рас мог, если понадобится, сжечь всю деревню. Биджагу, должно быть, объяснил это своим воинам. Иначе откуда у них взялось бы мужество для ночной охоты на духа. Даже смерть Гифаву не остановила облаву.

Рас помчался к реке и спрыгнул в воду Стрелы вонсу свистели так близко, что пришлось нырнуть и плыть под водой. Рас избавился в воде от лука, стрел и веревки, — промокнув, они стали бесполезным грузом, — но сохранил стрелу, убившую Мирьям. Он заткнул ее за пояс, единственную свою одежду Рас вынырнул на мгновение, чтобы глотнуть свежего воздуха и бросить взгляд за спину. Три воина плыли следом. Шесть темных, чернее самой ночи, фигурок бежали вдоль берега, отрезая путь к возвращению. Рас снова, никем не замеченный, ушел под воду. Он поплыл сейчас назад, навстречу преследователям, кратко всплывая в темноте, чтобы уточнить направление. И когда оказался прямо под одним из преследователей, вытащил нож. Нанести резкий удар под водой было непросто, но Рас ухватился за ногу пловца и, используя ее как рычаг, вонзил нож в живот. Выдернув, всплыл точно посередине между двумя оставшимися. Убитый недвижно распластался на поверхности.

Биджагу прикрикнул на пловцов, которые хоть и приближались к Расу, но явно не торопились. Рас нырнул, почувствовал на ноге чьи-то пальцы и устремился в глубину. Заломило уши. Наконец его руки зарылись в холодный донный ил. Над головой раздавались далекие приглушенные всплески. Может, воины с берега тоже включились в охоту? Если даже и так, Биджагу наверняка позаботился, чтобы по крайней мере один лучник оставался на берегу наготове, с натянутой тетивой. Правда, опасаться в такой тьме меткой стрельбы особо не приходилось. К счастью, сбегать за факелами никто пока не догадался.

Рас потерял направление. Он плыл по дну и продолжал плыть до тех пор, пока оно резко не пошло вверх. Значит, он ошибся берегом. Что ж, может, даже и к лучшему, что ошибся — вряд ли его появления ждали там, откуда он только что удирал сломя голову. А если и ждали, то все равно ничего не поделать — пора всплывать, от удушья темнело в глазах и словно чья-то жесткая ладонь сдавила горло.

Поверхность воды, чуть светлее царившей под нею кромешной тьмы, была прямо над головой. Подавив паническое желание резко вынырнуть, Рас перевернулся на спину и медленно-медленно приподнял над поверхностью лицо. Мелкая прибрежная волна перехлестывала через нос, но осторожно выдохнуть и набрать в грудь свежего воздуха Рас сумел без труда. Возгласы и всплески доносились, как сквозь затычки, — уши по-прежнему оставались в воде, Рас не рискнул приподняться выше. Затем он снова плавно погрузился и, ощупывая дно, тенью скользнул дальше. Поверхность, всего лишь в нескольких дюймах над ним, вынуждала буквально ползти по дну. Под руки попадались коряги, обломок старого горшка, кость — по очертаниям свиная берцовая. Рас полз на ощупь до тех пор, пока не почувствовал, что попал в быстрину — похоже, добрался до узкой протоки между берегом и свадебным островком. Юноша проплыл еще немного. Лишь когда отсутствие воздуха начало выжигать легкие, а глаза заволокло розовым туманом, Рас осторожно приподнял над водой голову. Подавив в себе желание шумно отдышаться, он всасывал воздух медленными бесшумными глотками. Затем выполз на берег, но только в тени под стеной перевел дух по-настоящему.

Там, где Рас прыгнул в воду, сейчас уже было светло как днем и очень шумно. Рас ясно различил и женские, и детские голоса. Казалось, вся деревня собралась на берегу. Что ж, вполне возможно, что и так. Биджагу вынужден был включить в поиски всех до единого. Их сила в количестве, и в нем же вонсу черпали храбрость.

Рас поднялся и не вполне еще твердой походкой отправился вдоль ограды к южным воротам. Те были распахнуты настежь. Рас осторожно заглянул вовнутрь. Хижина шамана пылала вовсю. Языки пламени жадно тянулись к ветвям священного дерева. И ни живой души — кроме Вавафу, который сидел на земле перед бывшим жилищем и с отсутствующим видом таращился на огонь. Похоже, в облаве участвовали поголовно все, даже ползунки.

Рас подошел и хлопнул старика по плечу. Тот вздрогнул, вздохнул и обернулся. Челюсть у него отвисла, глаза полезли на лоб.

— По твоей воле Вилида погибла страшной смертью, ты виноват в том, что она сгорела, — сказал Рас.

Вавафу затрясся, медленно приподнялся и — неожиданно резво дал стрекача. Но далеко не ушел — догнав его одним прыжком, Рас ударом мозолистой пятки по щеке опрокинул шамана навзничь. Вавафу лежал без сознания со свернутой набок челюстью; из разбитых губ вытекла струйка крови. Рас, спрятав нож, взвалил старика на плечи. Затем поднял над головой, подошел поближе к пылающей хижине — насколько позволял огонь — и швырнул шамана в дверной проем. Через несколько мгновений рухнула крыша, следом стены, и все было кончено.

Сперва Рас осмотрел Большой дом. Единственными его обитателями сейчас были тела убитых и голова Габаду. Юсуфу не было и в помине; никаких следов его пребывания в Большом доме Рас не обнаружил. Из груды у стены Рас выбрал факел и зажег его от огня в большой каменной чаше. Затем, опрокинув чашу, подпалил в нескольких местах стены и развешенные вдоль них циновки.

Быстро осматривая хижину за хижиной, Рас всюду повторял одно и то же действие: опрокидывал каменную чашу с углями и подносил к стенам хижины факел. Он спешил — вонсу вот-вот могли опомниться и заметить разгорающееся пламя. Если Биджагу достаточно сообразителен, то пошлет воинов к каждым воротам, прежде чем самому войти через северные.

Когда подступил огонь, всполошилась домашняя живность. Птицы с квохтаньем заметались во всех направлениях, кроме спасительного — за частокол. Козы оказались посообразительнее — сбившись в стадо возле незатронутого огнем загона, помчались следом за старым вожаком к южным воротам. Свиньи отчаянно бились в стенки закутов. Рас подумал было освободить их, но махнул рукой — не до того, не было ни секунды лишней. Даже в этом бедламе он понял по крикам вонсу у реки, что они уже заметили пожар. Времени не оставалось.

А Рас еще не успел проверить три хижины. Заскочил в первую; заметив там лук с полным колчаном, он вспомнил о своем уплывшем оружии и закинул лук на одно плечо, колчан повесил на другое. В левой руке Рас держал факел, в правой — нож. И когда двинулся к выходу, был готов лишь к броску ножа. В этот миг в хижину с безумным ревом ворвался вонсу. Нимало не медля, он метнул в Раса копье.

Разгорающаяся хижина была не самым удачным для схватки местом — в такой тесноте не порезвишься. Рас швырнул в падении нож; тот по самую рукоятку погрузился Патапи — это был он — в солнечное сплетение. Копье все же задело голову Раса: острие надрезало скальп, а древко больно садануло по макушке. Рас мгновенно поднялся, выдернул из противника нож и смахнул со лба кровь, заливающую глаза.

Патапи оказался столь нетерпелив потому, видимо, что стремился оправдаться в глазах друзей за давешнее бегство с поста. Хотел доказать, что не трус. Впрочем, это была его собственная хижина, а любой мужчина как лев будет защищать дом своей семьи. Так по крайней мере считал Рас. Но ярость сослужила Патапи скверную службу — вместо того чтобы подстеречь врага на выходе, он точно безумец, вломился в дом и, разумеется, нарвался на нож.

Рас снова смахнул с глаз обильно текущую кровь, положил на тетиву стрелу и шагнул наружу. Пламя в хижине бушевало уже вовсю, и он не смог бы задержаться там, даже если бы очень захотел. Снаружи клубился густой дым; разглядеть что-либо, кроме ярко пылающих хижин, было попросту невозможно. Дым затянул деревню вместе с окрестностями. Он разъедал глаза, раздирал легкие; Рас закашлялся. Распластавшись по земле, где дыма было чуть меньше, юноша попытался что-либо разглядеть и сразу же заметил ноги нескольких вонсу, бегущих со стороны южных ворот.

Кровь снова ослепила Раса. Он наковырял грязи — к счастью, кто-то опрокинул здесь горшок с водой — и залепил рану. Снова натянул тетиву и, щурясь полуослепшими глазами, прицелился в точку чуть выше ближайших ног. Рас не промахнулся; раздался душераздирающий вопль, и в поле зрения появилась уже вся фигура целиком — со стрелой в груди воин рухнул на спину. Остальные, не желая разделить участь своего товарища, бросились за ворота и захлопнули их за собой. Сквозь дым не разглядеть было других ворот, но Рас не сомневался — они тоже заперты. Он попался в элементарную ловушку.

Жар усиливался, дым стелился уже и по земле. Чтобы не задохнуться окончательно, Рас подобрался к частоколу и прижал нос к крохотной щели у самого основания. Так, в ожидании, он и провел остаток ночи. И дым, и жару перенести здесь было можно, так как хижины выгорели сравнительно быстро, а ограда устояла, лишь закоптилась. С головой дело обстояло хуже — под грязевой нашлепкой рану жгло невыносимо, но Рас, стиснув зубы, не проронил ни звука. Безумно хотелось пить; в горле словно муравьиная орда устроила привал.

Взошло солнце. Дым почти рассеялся, бледно курясь теперь лишь над остывающими курганами пепла, в которые обратились недавние жилища. Кожа у Раса закоптилась почти дочерна; воспаленные глаза жгло точно углями из пепелища. Он сковырнул с головы затвердевший пластырь из грязи — под слоем пепла тот багровел запекшейся кровью.

Солнце поднялось выше. Жажда усиливалась. Запах дыма и смрад горелой плоти витали меж обугленных стен, как дуновение смерти. Подстреленный Расом воин, не опознанный прежде из-за дыма, теперь и вовсе стал неузнаваем. Солнечный свет ничуть не помог — лицо убитого вонсу обуглилось и превратилось в жуткую серую маску.

Рас запер по очереди все ворота — изнутри. Если вонсу захотят его взять, пусть штурмуют собственные стены. Он слышал снаружи выкрики, звуки сбрасываемых под стены веток, стук топориков. Сперва Рас решил, что вонсу задумали докончить начатое пожаром и спалить стены, но, когда увидел голову Биджагу, приподнявшуюся над южными воротами, понял — строят подмости.

Стоя в самом центре бывшей деревни, перед почерневшим троном вождя, Рас прицелился в Биджагу. Тот быстро спрятался. Крики усиливались Рас уселся в ожидании на трон. Уже скоро. Они атакуют его с четырех сторон. Нескольких он убьет, затем настанет и его черед.

Сколько же воинов еще уцелело? Рас мысленно перечислил погибших по именам и ухмыльнулся. Оставалось всего пятеро. Когда они начнут атаку, то, как бы резвы ни были, у них не много шансов надругаться над его, Раса, телом. Возможно, к этому благородному занятию подключат позже женщин.

Солнце поднялось совсем высоко — близился полдень. Жажда становилась нестерпимой. Вонсу громко переговаривались за стенами, но имени Раса пока не поминали. Юноша вспомнил о близости прохладной реки; жажда от этого не стала меньше, напротив — усилилась. Биджагу и еще двое вскарабкались на деревья, чтобы оценить обстановку Рас громко выкрикнул несколько издевательских замечаний; на большее его пересохшей глотки просто не хватило — он почти осип. При этом Рас продемонстрировал свои трофеи: два копья, топорик и запасной, снятый с убитого, лук со стрелами.

Наконец троица скрылась с глаз. На деревьях появились вооруженные луками женщины. Рас даже не поднялся с трона, когда по нему началась стрельба. Непривычные к боевому оружию, женщины промахивались. А с каждым их выстрелом у Раса стрел становилось больше, что было весьма кстати.

Затем из-за южных ворот снова высунулась голова Биджагу. Над западными показался Тайгалу, над северными — отец Вилиды, Джабабу; наконец из-за восточных ворот выглянул Вакабу, седовласый старик. Зайпагу, последний из пятерых, с луком и колчаном за спиной карабкался на дерево, почем зря честя на ходу женскую бестолковость.

Рас прицелился и выпустил стрелу в Зайпагу. Руки тряслись от усталости и жажды, и стрела воткнулась в ствол в футе над головой вонсу. Но Зайпагу испуганно вскрикнул и, разжав ладони, камнем полетел вниз. Женщина по имени Канати, оседлавшая ветку неподалеку, уронила лук и спряталась за толстый ствол.

Биджагу и остальные, каждый с натянутым луком, выпрямились и изготовились к стрельбе.

Рас успел опередить их с первым выстрелом и сразу после него бросился на землю возле трона. Он целил в Вакабу, справедливо полагая, что старик, не столь проворный, как молодые, не успеет увернуться. Его расчет оправдался. Стрела Вакабу вместе с остальными просвистела мимо, хотя две зарылись в землю у самых ног, а одна, ударив вскользь по трону, отскочила неведомо куда. Вакабу, раненный в плечо, завертелся юлой и упал за стену. Остальные вонсу натянули луки снова; новый залп оказался уже не столь дружным. Рас, бросив лук, откатился от трона, затем подкатился обратно к луку. Новый залп оказался ничуть не успешнее первого, и снова наступил черед Раса — теперь у него было в запасе несколько мгновений.

Голова Зайпагу мелькнула в прицеле как раз вовремя, чтобы заслонить собой Тайгалу. Рас спустил тетиву с немыслимыми спокойствием и аккуратностью, порожденными многими днями непрерывных упражнений под присмотром безжалостного ментора Юсуфу. Стрела, по самое оперение погрузившись в горло, смела Зайпагу со стены.

И снова ответные стрелы миновали Раса. Одна вонзилась в землю так близко, что упруго дрожащий конец щекотнул Расу лодыжку. Вонсу обескураженно завыли; женщины подбадривали их воплями. Биджагу выкрикивал что-то бессвязное при каждом выстреле. Рас поднял над головой стрелу, сберегаемую для него, и, невзирая на боль в охрипшей глотке, объяснил, кому она предназначена и за что.

Внезапно отбросив лук, Рас устремился на Джабабу с одним лишь копьем. Тот в ужасе вылупил глаза на приближающегося юношу. Затем, взяв себя в руки, прицелился. Рас продолжал бежать прямо на него до тех пор, пока стрела не отделилась от тетивы; тогда Рас чуть вильнул в сторону. Стрела Джабабу прошла мимо, зато едва не попали две других — просвистели всего в нескольких дюймах. Рас неумолимо приближался, но у Джабабу вполне хватало времени для еще одной попытки. Его движения, которыми он извлекал из колчана стрелу и накладывал на тетиву, вдруг стали неуверенными, как будто воздух вокруг приобрел неожиданную плотность. Возможно, виной тому была мысль, что мальчик-дух идет по его душу. Возможно, неуязвимость мальчика-духа, казавшегося заговоренным, повергла Джабабу в трепет. Но что бы там ни послужило причиной, стрелу он обронил. И нагнулся за ней, скрывшись на мгновение с глаз. А когда выпрямился, копье Раса уже завершало роковую траекторию.

Джабабу вскрикнул, обронил лук вместе со стрелой внутрь ограды и, вместо того чтобы снова пригнуться и скрыться за краем стены, повернулся с намерением убежать от стремительно надвигающейся смерти. Это была его последняя ошибка. Копье, проткнув ключицу и шею, сбило его со стены.

Рас поднял с земли потерянный Джабабу лук и выпустил единственную стрелу в Тайгалу. Тот быстро присел. Стрела ударилась в острие бревна, за которым скрылся вонсу, и разлетелась на куски. Рас, тяжело дыша и приволакивая натруженные пробежкой ноги, отправился обратно к трону — и к своему возле него арсеналу. Биджагу выстрелил дважды — Рас продолжал идти как ни в чем не бывало. Обе стрелы просвистели очень близко, но Рас уже ощутил странную уверенность, что вонсу не в силах его остановить. Может быть, голод, жажда и усталость, вместе взятые, и одолеют его, но только не вонсу — им Рас не по зубам.

Тайгалу высунулся из-за стены и выпустил пару стрел — они даже близко к Расу не долетели. Похоже, Тайгалу тоже почувствовал, кто здесь победитель. Они остались всего лишь вдвоем с Биджагу против неуязвимого духа, и Тайгалу начал паниковать.

И тут издали донеслось чмоканье, знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Биджагу, Тайгалу и Рас — все дружно возвели глаза к небу. Рас опомнился первым; взяв стрелу, убившую Мирьям, он натянул тетиву и тщательно прицелился. Но Биджагу, видимо, следил за ним уголком глаз; в самый неподходящий момент такая удобная мишень — фигура вонсу на фоне неба в обрамлении двух стволов — исчезла, Биджагу юркнул в укрытие. Рас разочарованно выдохнул, но лука не опускал, ждал.

Птица приближалась. Она летела над самыми кронами деревьев, чуть ли не задевая макушки своими лапами, летела вдоль реки. Возле самой деревни — теперь уже бывшей — Птица чуть взмыла вверх и зависла. Вонсу в ужасе закричали. Биджагу, выглянув на мгновение, выстрелил в Раса и снова спрятался за частоколом. Пущенная наспех, его стрела прошла высоко над головой.

Странный звук, какое-то незнакомое тарахтенье, вдруг перекрыл шум, издаваемый Птицей. Из бревен, за которыми укрывался Биджагу, брызнули щепки. Птица нырнула к земле, и Рас разглядел одетого в маску ангела, который держался руками за неведомое продолговатое устройство. Другой конец устройства, как сдвоенный факел, изрыгал два столба пламени.

Птица ушла за стену, затем полетела вокруг частокола. Странное тарахтенье не прекращалось, не иссякала и двойная струя пламени.

Но громче звуков, издаваемых Птицей, громче ее грозного рева, громче смертоносного тарахтенья — за стеной звенели безумные вопли женщин-вонсу и детей.

Наконец они затихли. Птица вспорхнула вверх и, тормоша ветром от своих крыльев листву, скрылась за деревьями. Рев и чмоканье становились все глуше, и наконец наступила полная тишина.

Рас не сразу отпер ворота — что-то удерживало его, какая-то робость охватила вдруг. И все же пришлось. Медленно отворив створки, он осторожно выглянул из западных ворот. Сразу за частоколом взгляд наткнулся на трех женщин, на их тела, изуродованные страшными пробоинами. Кровь была повсюду. Голова одной из женщин, разбитая вдребезги, точно гигантским молотом, была совершенно неузнаваема.

Рас прошел мимо тел к реке — утолить жажду. Несколько больших пятен крови неспешно плыли с колыханием вниз по течению своебразными паромами смерти. Когда Рас нагнулся зачерпнуть воды, к нему лицом вниз подплыл мертвый младенец. Жажда сразу отступила куда-то. Рас поднялся и с болью в сердце обошел деревню. Часть вонсу недвижно лежала там, где прятались под кустами и где их и в укрытиях достали извергаемые Птицей невидимые посланцы смерти. Остальные, пытавшиеся скрыться за рекой, отправились теперь в последний путь по течению.

Проходя мимо восточных ворот, Рас заметил вдали, шагах в двухстах, выскочившего из-под кустов уцелевшего вонсу. Это был Биджагу. С ходу спихнув в воду челнок и запрыгнув внутрь, он бешено заработал веслом. Биджагу сгорбился чуть ли не до уровня низких бортов челнока, точно придавленный дыханием смерти за спиной, но быстро уходил по течению.

Рас проводил его взглядом и не стал ничего предпринимать. Ничего, кроме несказанного изумления, Рас в тот миг не испытывал. Биджагу, человек, ответственный за все случившееся, сумел спастись. И после того что Рас повидал вокруг деревни, было очевидно — Биджагу единственный, кто уцелел в этой бойне.

Два ворона, спорхнув с высокой ветки, настороженно заковыляли к трупику ребенка со страшной дырой в боку, почти черной от вездесущих муравьев. Один из любителей мертвечины пристроился выклевать малышу глаз, другому приглянулась свежая кровь на ране. Скоро, очень скоро с небес спустятся целые стаи пернатых пожирателей падали, а по земле, привлеченные смрадом разложения, набегут орды шакалов и гиен. Их ждет грандиозный пир. А потом явятся ночные гости — леопарды. Но даже после них мелким стервятникам останется чем поживиться — мертвечины хватит на всех. Никто из них не уйдет отсюда голодным.

Рас уселся прямо на прибрежный мокрый песок. Ничто более не нарушало тишины, разве что карканье ворон да редкие хлопки крыльев. Рас чувствовал себя опустошенным — под стать тишине, окружавшей его. Никогда более говорливые вонсу не произнесут ни слова, рта не раскроют. А из ртов, что распахнуты сейчас в смертельных гримасах, кроме жужжания мух, не вылетит больше ни звука.

Рас вспомнил, с каким удовольствием, прячась за кустами, подслушивал разговоры вонсу. Как забавны, интересны и возбуждающи были беседы с Вилидой, Фьювитой, Биджагу и остальными. Какой чудный шум издавала густонаселенная деревня! Голоса мужские, женские, детские, плач младенцев, подобно дыму костра, струились к небу. Конечно же, Игзайбер должен был вдыхать этот запах, аромат человечьей речи, и, разумеется, Он им наслаждался, раз уж ему, Расу, это доставляло столько радости.

А сегодня не осталось никого в целом мире, не с кем перемолвиться словечком; не с кем, кроме одного только Биджагу. Но Рас не мог говорить с Биджагу. Он должен убить Биджагу. Впрочем, ненависть покинула Раса — он не в силах был теперь ненавидеть. Жажда мести прошла, осталось лишь чувство долга. Он просто обязан убить Биджагу.

Мысли перескочили на Игзайбера. Все-таки он, Рас, действительно любимое чадо Бога. Игзайбер увидел пожар в деревне и послал ангелов спасти собственного сына. Но Рас не испытывал благодарности за подобное избавление. Он и сам мог о себе позаботиться, даже раненный и окруженный. Более того, не вмешайся Игзайбер, не ушел бы и Биджагу. И не погибли бы женщины с малыми детьми. А он, Рас, смог бы стать вождем вонсу. Объяснив женщинам, почему ему пришлось убить их мужей, он бы взял их всех в жены. И им пришлось бы согласиться — должен же кто-то защищать их, охотиться для них, спать с ними. Как скоро они убедились бы, что напрасно принимали его за привидение! Одной ночи с каждой хватило бы для этого вполне.

А может, такой мечте и не суждено было сбыться. Она могла умереть вместе с ним, зарезанным во сне в отместку за мужчин. Может статься, женщины не сумели бы забыть содеянное им, Расом, не сумели бы простить — даже после самых убедительных объяснений. Возможно, он тешил себя иллюзиями. Кто теперь разберет?

Юноша поднялся и снова утолил из реки непреходящую жажду. Теперь, когда в теле влаги снова хватало, он смог заплакать. И заплакал. Он плакал долго, плакал о Мирьям и Юсуфу, плакал о Вилиде, лил слезы по убитым женщинам и детям. И даже, не умея объяснить самому себе почему, по погибшим воинам. И по Биджагу, оставшемуся одиноким, как и он сам.

Но более всего, как ему казалось, рыдал о себе самом.

Всех прочих, кроме разве Биджагу, теперь миновали уже и боли, и горести. А он, Рас, так бесконечно одинок здесь в своем отчаянии — ничего, кроме горя, в нем не осталось, он стал живым воплощением скорби.

Когда он выплакал все слезы, все до последней капли — больше плакать просто было нечем, — рана на голове напомнила, что он еще жив. Расу хотелось усмирить эту боль, но только не ценой жизни. Даже на самом дне бездонной пропасти горя он не находил в себе желания присоединиться к умершим.

Рас промыл рану; заметив, что она снова стала кровоточить, замазал свежей глиной. Подобрав несколько утративших хозяев стрел, он переправился через реку. Сейчас Расу надо было как следует выспаться в гнезде на дереве, или хотя бы попытаться выспаться. Охоту можно отложить до завтра.

На полпути он был вынужден присесть и отдохнуть. Рас уселся спиной к толстому стволу; натруженные до предела мышцы дрожали, голова кружилась, мысли путались. И тут раздался шорох в кустах, и он увидел светлое лицо, глядящее на него сквозь просветы в листве. И ореол золотистых волос, вспыхнувший в лучах заходящего солнца.