"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

прутьев, сплетенных в хитроумные узоры.
Немцы были точно такие, какими их показывали в кинохронике, на газетных
фотографиях: в приплюснутых касках, с засученными рукавами, автоматами на
ремнях, в широких сапогах. Держа автоматы наготове, они осторожно прошли
через ворота, ступили во двор и задержались, зорко оглядываясь по сторонам.
Был как раз час затишья, многие из подвального населения находились наверху,
возле своих костерчиков, спеша испечь на листах кровельного железа оладьи,
сварить в закопченных кастрюльках и чугунках крупяное хлебово. Наш дворовый
Тобик кинулся навстречу немцам с громким злобным лаем, не так, как он
кидался всегда на чужих, незнакомых, а гораздо злей, как на совсем, совсем
чужих, опасных всем нам людей. Говорят, собаки лишены разума, у них только
инстинкты, а сложных вещей они не понимают. Нет, он все прекрасно понимал,
наш отважный Тобик, когда кинулся на этих троих немцев. Один из них
развернул автомат и, не прицеливаясь, но совершенно точно, от пояса, с
коротким треском убил Тобика на месте, - так и пришил его пулями к земле.
Все, кто был у входа в подвал, при появлении немцев точно окаменели или
лишились ног, никто даже не двинулся, чтобы скрыться в доме или подвале,
хотя время на это было, немцы подходили медленно.
Я впервые видела глаза не наших, чужестранных людей, и они меня
поразили совсем другим выражением. Если бы переодеть этих немцев в русскую
одежду и поставить среди русских - то и тогда глаза бы их выдали, их можно
было бы сразу узнать - настолько иными были они как люди и совсем по-иному
смотрели. Настороженный, враждебный холод льдисто светился в их блеклых,
голубоватых глазах. Одно лишь беглое касание такого взгляда - и все мое
существо ощутило, что на жалость и пощаду рассчитывать нельзя, так же
молниеносно и ловко они убьют любого из нас, как убили Тобика и больше даже
не посмотрели на него.
Немцы зорко обшарили глазами весь наш дом снизу доверху, все его окна,
оглядели сад; один подошел к ступеням подвала, поглядел в черноту за дверным
проемом. Немцы перекинулись какими-то фразами, вероятно, их интересовало,
кто находится в подвале.
- Рус солдат? - спросил немец, указывая рукою вниз.
- Нет, нет русских солдат, - ответило сразу несколько женских
голосов. - Только мы - женщины. Бабы и дети. Киндер.
Немец кивнул. Спускаться во тьму подвала никто из них не решился. К
тому же их внимание привлек старик в белой панаме и белых парусиновых
брюках. Он был не из нашего дома, просто с улицы, с дальнего ее конца, у
реки, никто из наших жильцов его не знал, а мы, дети, видели его раньше лишь
изредка, шаркающей походкой проходящим мимо. В подвале он обосновался
хозяйственно, лучше многих, занял хорошее, сухое место, с ним была
керосиновая лампа, бидончик с питьевой водой, которой он ни с кем не
делился, базарная кошелка с припасами; порывшись в кошелке, пошуршав
бумагой, он частенько хрустел сухариками; видно, их было много, потому что
сколько он их ни хрупал, а все они у него не кончались. Засветив лампу,
старик даже читал в подвале. Однажды кто-то разглядел, что он читает:
учебник немецкого языка.
- Учите немецкий? - спросили его с удивлением.
- А что же в этом удивительного? - спокойно ответил старик. - Теперь
потребуется, никуда от этого не денешься...
Он единственный, кажется, не имел страха перед немцами, каким были