"Юрий Гончаров. У черты" - читать интересную книгу автора

городских улиц сапоги отцу были не нужны. Их и преподнесли Степану.
Тот сразу же оценил их качество, ведь бутурлиновские мастера-кожевники
издавна славились на всю Россию, и страшно засмущался.
- Это ж бутурлинские... - повторял он, отказываясь. - Им же сносу
нет... Про них ведь какая молва: двадцать лет дед носит, потом сыну отдает,
тот еще пятнадцать их с ног не сымает, а уж внук за свой десяток годов до
полного конца их бьет...
Но сапоги Степан все же взял: его обувка прошла с ним всю его
солдатчину, месила грязь фронтовых дорог подо Львовом и Ковелем, мокла в
соленой воде Сиваша, поджаривалась, как на огне, в раскаленных песках
закаспийских барханов, и давно уже не просто просила, а криком кричала о
замене...

3

В раннем детстве он часто болел, родители не на шутку тревожились,
приглашали самых известных в городе врачей. Но мучили его обычные детские
болезни, которые почти никого не минуют в начале жизни, ими вроде бы даже
положено переболеть: корь, коклюш, скарлатина, затяжные простудные бронхиты.
После соответствующих лечений, иной раз длительных, летних выездов в
пригородные лесные места с живительным сосновым воздухом наступало
благополучное исцеление, и перенесенное быстро забывалось.
Но в одиннадцать лет он едва не погиб второй раз. Поступок, чуть не
приведший его к смертельному концу, был предельно глупый, хотя сам он не
отличался, как иные его сверстники, легкомыслием в забавах и проказах, умел
предусмотреть, чем может закончиться дело, к чему привести. Даже нередко
кое-кого отвращал от совершения явных безрассудств. Но в тот памятный раз
осторожность ему изменила.
В ту пору, когда произошел это случая, он жил с родителями уже в другом
месте, не на почтовом дворе, а в большом четырехэтажном доме из красного
кирпича, построенном специально для работников почтово-телеграфной связи на
скрещении улиц Тулиновской и Грузовой. На них высились старинные раскидистые
тополя, в летние месяцы улицы покрывала густая тень, на них никогда не
бывало жарко, и те, кто здесь обитал, считали себя в наилучшем положении
относительно других горожан, у которых и вечная пыль, и солнцепек, и
бесконечные новостройки по соседству с шумом и грохотом автомашин,
подвозящих кирпичи и прочие строительные материалы.
Рядом с новым домом связистов, торец к торцу, стоял еще один такой же,
равный по ширине и высоте дом, но не вплотную, не впритык, между ними
оставался узкий промежуток, по которому со двора на улицу и с улицы во двор
могли пробираться кошки и собаки. Следуя их примеру, пробиралась и дворовая
малышня. Было жутко оказаться между двумя высоченными стенами,
протяженностью метров в двадцать, сжатым шершавыми кирпичами со спины и
груди, с узенькой полоской неба высоко-высоко вверху. Особенно на середине,
когда вход в щель уже далек и так же далек выход из щели на всегда пустынную
улицу. Когда-то по ней ломовые извозчики возили на медлительных гривастых
битюгах тяжелые клади, от этого она и получила название Грузовой, но потом
для кладей и разного рода грузов с вокзала в мастерские и фабрики нашелся
другой, более удобный путь, и улица стала дремать в тишине и малолюдии.
Но именно эта жуть, что охватывала в щели, заставляла бешено колотиться