"Юрий Гончаров. В сорок первом (из 1-го тома Избранных произведений)" - читать интересную книгу автора

требовали сами дела, так требовало районное начальство от нее и всех других
колхозных председателей: ставить обо всем в известность, не самовольничать,
и большинство председателей даже сами крепко держались за такой порядок,
считая, что с ним не в пример легче.
А вот теперь, когда пришла такая черная пора, когда не мелочь
какая-нибудь, а жизнь и смерть всего колхоза, всех людей, что под ее
началом, решаются, - как же остаться в такой час без руководства, совета,
указания, не услышать знакомого, с хрипотцой, голоса Николая Ивановича?
- Отодвинься ты, на ноги мне наступаешь, - отстранила она рукой Раису,
которая притискивалась к ней поближе, в нетерпении услыхать - прозвучит ли
трубка, или телефонная линия уже нема, мертва.
Антонина сильно покрутила ручку. Внутри деревянного ящика зазвенели,
зажужжали зубчатые колесики механизма, сигнал полетел по проводам.
Если этот шум на большаке - не отступающие тылы и обозы, если
действительно прорвались немецкие танки, немецкие машины с войсками, то
немцы уже достигли райцентра...
Но в трубке раздались треск и попискивание, как обычно, и, приглушенный
шумом электрического тока, откликнулся женский голос.
- Почта? - Антонина обрадовалась так, что даже дыхание у нее пресеклось
на мгновение. - Почта, райком!
Телефонная мембрана будто пошевелилась под черным кружочком трубки,
прижатым к уху, и уже мужской голос, по которому угадывалось, что звонят в
райком беспрерывно и уже нет терпения отвечать без скрытой досады,
торопливо, скороговоркой, чтоб побыстрее пролетели эти обязательные,
установленные формой слова, произнес:
- Дежурный райкома партии Калмыков слушает!
Калмыкова Антонина знала хорошо. Он был райкомовский инструктор,
сухощаво-костистый, остроносый, весь какого-то линяло-белесого цвета:
белесые волосы, белесые брови, белесые, как бы без зрачков, глаза. На все
сезоны одежда у него была неизменно одна: армейского образца гимнастерка,
брюки галифе и хромовые сапоги на тонких журавлиных ногах. Неизвестно, так
ли уж он любил военную одежду, чтобы с нею не расставаться круглый год,
скорее всего, в подражание другим считал, что она необходима при его
положении: придает командный вид.
Множество раз приезжал он в Гороховку, в "Зарю", с докладами, как
уполномоченный по севу, уборке, с разными проверками, по всяким другим
делам. Никогда он не повышал грубо голос, никогда никого прямо не обидел,
но, несмотря на это, расположения к себе не вызывал, потому что держался с
людьми сухо, казенно, даже тех, кого давно знал и кто его тоже знал давно,
называл только по фамилии, а в делах был мелочно-въедлив,
изнурительно-дотошлив, и говорил всегда лишь о том, что было ему поручено по
службе. Если же речь отклонялась куда-нибудь в сторону, особенно во
что-нибудь простое, житейское, семейно-бытовое, замолкал, шевелил белесыми
бровями с неодобрительным выражением бесцветных, как бы даже отсутствующих
на лице глаз, показывая, что время тратится зря, попусту.
Антонина не любила, когда он появлялся в колхозе; ссылаясь на
занятость, неотложные дела, старалась куда-нибудь уйти, уехать, перепоручив
Калмыкова парторгу или своему заместителю. Не раз у нее с Калмыковым
случались ссоры, мелкие стычки. Приезжая в райком, она, если даже было очень
нужно, избегала к нему обращаться, шла к кому-нибудь другому, только не к