"Валентина Гончаренко. Рассказы бабушки Тани о былом " - читать интересную книгу автора

Я родилась на юге Киргизии в семье сибирского казака, еще в царское
время сосланного из Хабаровска в Среднюю Азию за организацию забастовок да
так и осевшего там на всю жизнь в небольшом узбекском кишлаке. По-узбекски
он говорил свободно, полюбил местную кухню, и сколько я себя помню, на нашем
столе преобладали плов, лагман, шавля, манты, а по торжественным случаям -
шашлык. Конечно, и борщ ели, котлеты с картофельным пюре, жаркое с
картошкой, разные вареники: с творогом, с вишнями, с капустой или той же
картошкой. Не очень часто варили домашнюю лапшу с курицей, еще реже -
молочную кашу из пшена. Предпочитали ей молочную лапшу и молочную рисовую
кашу. Отец привык к зеленому чаю, каждый день час - полтора проводил в
чайхане, по-восточному усевшись на помосте и ведя неторопливую беседу с
друзьями узбеками. Подражая им, бросил курить папиросы, стал закладывать за
губу насвай и выплевывать его на землю, поэтому позволял себе это
наслаждение, только находясь на улице или в кузнице.
Мы с мамой вместо чая пили компот или молоко. А в жару все утоляли
жажду айраном. Это снятое кислое молоко, разбавленное ледяной водой из
глубокого колодца. Отец был настоящим главой семьи и авторитетнейшим
человеком в кишлаке. Все уважительно называли его " Усто", что означало
"Мастер". Золотые руки у него были, все умел делать: соорудить телегу, сани,
подковать коня, починить замок, швейную машинку, часы, примус или ружье,
отремонтировать молотилку, веялку, косилку или плуг, запаять прохудившееся
ведро или тазик, сшить брюки или стачать сапоги. Незаменимый человек для
села. Один на всю округу. Сам ковал подковы, ураки (серпы) и мотыги. Под
одной крышей с домом он устроил кузницу и слесарную мастерскую, и там
постоянно толпился народ: местные узбеки и армяне, хохлы из соседнего
поселка и киргизы с гор. За свою работу он брал деньгами и натурой. Киргизы,
например, рассчитывались с ним баранами, кумысом и выделанными шкурками
сурков и лисиц. У армян, узбеков и хохлов водились деньжата, они
расплачивались, кто как пожелает.
В Среднюю Азию отец попал, как я уже сказала, не по своей воле. Мне
ничего не известно о его родителях, никогда их не видела, отец мало о них
рассказывал. Помню только, что он с благодарностью вспоминал, как отец
силком заставил его окончить гимназию. Подозреваю, что мой дед обладал
недюжинным умом, раз понимал значение образования. Он владел слесарной
мастерской и кузницей, где мой отец с детства работал наравне со взрослыми,
поэтому, попав в ссылку молодым, поразил всех своим мастерством. Мальчишкой
он не хотел учиться. В тринадцать лет убежал из дома в Хабаровске во
Владивосток, юнгой сплавал в Австралию, через год чуть живой вернулся домой
и подчинился воле родителя, сел за парту. Революцию 1905 года он пережил
подростком. Еще учась в гимназии, бегал на демонстрации, расклеивал
листовки, пропадал на тайных сходках, но гимназию все же закончил.
Революционная стихия захватила его целиком. Несколько раз побывал за
решеткой, дело завершилось высылкой к узбекам и киргизам. Но он не
угомонился: утверждал Советскую власть в кишлаках и аулах, правда, без
оружия в руках, с отрядами красногвардейцев в походы против басмачей не
ходил, комиссарил в чайхане. Там был всякий народ, и басмачи тоже, но его не
трогали, ценили за мастерство и преданность местным людям и обычаям.
И мама моя очутилась в этих краях тоже не по своей воле. Она родилась
на Украине, в небольшом поселке близ города Фастова. Отец моей бабушки, то
есть мой прадед, веселый и общительный пан Лещинский, служил в конторе