"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

сами не знают, чего хотят.
Тип не унимался.
- Что он выкрикивает? - тревожно спросила Заболотная.- Болен или что с
ним?
Муж ее, без слова поднявшись, пошел вдоль салона к неизвестному,-
видимо, на переговоры.
Нам видно было, как Заболотный, по привычке улыбаясь, что-то терпеливо
выяснял с тем неизвестным, пытался, должно быть, угомонить его, обращаясь
к нему подчеркнуто вежливо и даже почтительно, однако Соня даже вскрикнула
приглушенно, когда в ответ на какое-то слово этого типа лицо Заболотного
побледнело, глаза сверкнули остро, металлическим блеском, хотя губы и
тогда не переставали улыбаться. Кое-где по салону уже ощутимы были
признаки паники, пожилая дама, кажется скандинавка, летевшая с конгресса
цветоводов, приложила руку ко лбу, и из груди ее вырвался стоп... Из
тревожных перешептываний пассажиров, сидевших невдалеке от того типа, мы
наконец узнали, чем он посеял в салоне такое волнение. Утверждает, что в
багажном отделении вместе с нашими чемоданами путешествует в небе еще один
чемодан, а в ном неуклонно, никому не подвластный, работает небольшой по
размерам механизм: тик-так, тик-так!.. Дама с конгресса и ее старенькая
соседка в ужасе переглянулись: выходит, на бомбе летим? Шантажирует?
Запугивает или чего он хочет, этот садист? Но ведь может же быть, что и
всерьез - теперь столько всякой нечисти на трассах развелось...
Между тем он уже прямо в лицо Заболотпому приговаривает с наглой гадкой
миной, и вправду с каким-то садистским смакованием:
- Тик-так!.. Тик-так!..
И пальцем тыкает чуть ли не в глаза.
Вот тогда Заболотный, отбросив привычную учтивость, вдруг обеими руками
взял наглеца за плечи, встряхнул его, так что космы на нем взметнулись, и
после этого властно, как игрушку, усадил в кресло. И, странное дело,
теперь этот герой, злобно понурясь, даже не оказывал сопротивления. Как
будто на нечто подобное и рассчитывал. А Заболотный, обернувшись к
пассажирам, сказал громко, точно извиняясь:
- Молодой человек уверяет, что это была шутка. Он просит прощения.
Спустя какое-то время вышла стюардесса с подносом в руках и, словно
ничего и не случилось, начала разносить воду в чашечках. Во время раздачи
пассажиры следили за выражением ее лица; оно было непроницаемо, фантомаспо
замкнуто, однако внимательный взгляд мог в нем отыскать то, чего и не
хотел бы,- глубоко, как и раньше, затаенную тревогу.
...Ночью мы приземлились на одном из сибирских аэродромов, хотя посадка
эта и не была предусмотрена.
Всем пассажирам велели оставить борт самолета. Объяснений не давали.
Мороз здесь прямо кипел, для большинства парижанок, которые отправились в
рейс в одних легоньких плащах и курточках, такой ночной мороз мог бы стать
немалым испытанием, однако и при этих обстоятельствах они не теряли своего
оптимизма, слышались шутки и смех, всех нас забавляло, когда девичьи
ножные руки, нечаянно коснувшись металлической обшивки автобуса,
отдергивались, как от огня, потому что настывший на морозе металл так и
прихватывал. Со смехом и вскриками вскакивали наши попутчики в этот
заледеневший, открытый нам навстречу автобус, который тут же п отправился
от самолета.