"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

доро" будет по-японски.
- Дороги такого типа сначала ставили на эстакадах,- объясняет
Заболотный,- отсюда, очевидно, и Ь1@Ьу"-ау...
Трасса, которую ничто не пересекает. Открытая для скоростей... Бетон и
ветер! И ты! Гони, сколько хватит духу!
Искромсанный воздух свистит мимо нас. Стрелка спидометра дрожит на
освещенной шкале, ползет куда-то вверх, на те самые сто с лишком миль.
Заболотный изредка поглядывает на стрелку весело, озорно, должно быть,
вспомнив настоятельные предостережения жены: "Ты же там, Кирюша, не гони!
Нс гони, умоляю!"
И, точно она его слышит где-то там, докладывает без улыбки:
- Идем в норме, не тревожьтесь, Соня-сан...
Я напоминаю ему о нашем японском приключении (в последний раз мы с
Заболотньш встречались там), как едва нс укоротил нам жизни тот чертов
фургон, который на полном ходу врезался в нашу машину, когда мы
остановились на перекрестке перед светофором. В ту ночь мы возвращались из
Хиросимы, в пути все складывалось нормально, а уже в предместье Токио...
Удар был такой силы, что мы ослепли, мы даже не успели сообразить: откуда,
что это? Из живой дороги сразу в тьму небытия, лишь в последнем проблеске
сознания сверкнуло: "Уже нас нет? Вот так это наступает..." Нечто
подобное, видимо, случилось и с той художницей, которой во время атомного
взрыва над Хиросимой показалось, что взорвалось солнце, произошла
космическая катастрофа,- несчастная женщина потом и умерла с мыслью, что
солнце действительно взорвалось и больше его не будет.
Очнувшись, мы перемолвились:
- Ты живой?
- А ты?
- Да вроде...
Полисмены, прибежав к месту происшествия, вцепились в тот высокий
красный фургон, давший нам такого пинка, со служебной сноровкой выдернули
из кабины вконец перепуганного японца-водителя, маленького, сжавшегося,
который и не отрицал своей вины, не оправдывался,- нечего и отпираться,
дескать, один он виноват...
Пока полиция была занята обследованием да соображала, дотянем ли мы
своим ходом до амбасады, водитель, не отходя от Заболотного, упавшим,
беззащитным виноватым голосом объяснял, что идет из далекого рейса,
двадцать часов не оставлял кабины, считал, что выдержит, дотянет, однако
переутомление все-таки взяло свое: на какую-то, может, секунду, веки
сомкнулись, и вот на тебе...
- Здорово же нам тогда повезло,- комментирует приключение Заболотный.
- Повезло?
- А то как же! Выдержать такой удар - и остаться живыми, даже не
искалеченными... Нет, мы с тобой счастливы, что ни говори!
- Если кто и ощутил себя счастливым,- говорю Заболотному,- так это тот
несчастный водитель фургона.
Бедняга даже просиял, когда ты вступился за него перед полисменами,
упросив их не заводить дела... Уж как он кланялся, пятясь к фургону,
просто не верил, что его отпускают...
- А что с пего возьмешь... Вымотало беднягу в репсе, это же только
представить - почти сутки за рулем.