"Иван Гончаров. Письма (1842-1851) " - читать интересную книгу автора

по причине тесной шнуровки: станете ли Вы делать такое важное дело в
парессезке?), словом, воображаю Вас в каком-то строгом чине, пишущею к
бесчисленным, разбросанным по всей России тетушкам, бабушкам, в том числе
еще и к Ив"ану· Ал"ександровичу·. При такой практике по тетушкам и бабушкам
как и не приобресть навыка! А Вы еще скромничали - как писать. Впрочем,
среди этих стройных и строгих фраз есть одна, которая много смягчает
серьезный тон письма: она уверяет, что Вы "не забываете друзей", а самолюбие
внушает мне смелость принять это отчасти и на свой счет. A propos о друзьях
и т. п.: почему Вы считаете меня до такой степени бесчувственным, что я не
позволяю даже тревожиться о братьях, когда в тех местах, где они живут,
холера! - Помилуйте, в Симбирске и холера, и беспрестанные пожары, а там у
меня у самого живут мать, брат и две сестры: как не потревожиться?
Лучшее место, однако ж, Вашего письма есть то, где Вы обещаете приехать
в декабре. Но зачем так долго! Нельзя ли в ноябре? По крайней мере сдержите
слово хоть в декабре. Я, как отъявленный эгоист, не стыжусь признаться, для
чего я очень усердно желаю этого. У меня, за отъездом Вашим, один вечер
пропадает совсем; как он настанет, то есть такой вечер, когда я, по моему
предположению, был бы у Вас, так я и начинаю чувствовать потребность сидеть
у Вас на креслах у окна или на маленьком диване, курить папироску и то
спорить с Вами и сердить Вас, то тревожить Вас и даже нагонять на Вас
минутную тоску преподаванием своей печальной теории жизни и вдруг этого
ничего нет! Как я ни старался забыть эти вечера и делать в то время
что-нибудь другое - невозможно. Я и играл, и читал, и ходил к так называемым
друзьям, прибегал даже к решительным мерам, как-то к крепким напиткам, -
нет, один вечер остался незаменим в неделю (вот уж, кажется, пятый
комплимент в письме, и какой комплимент: почти весь построен на правде, а
если и есть ложь, так разве самая малость). Приезжайте же поскорее.
Отчего же это Вы не читаете "Современника"? А здесь-то хлопочут
посылать его к Вам. Рекомендую Вам там в октябрьской книжке письма Герцена
из Парижа, из Avenue Marigny, - потом в смеси помещается всегда resume
всего, что творится замечательного на белом свете, и у нас, и за границей,
следов"ательно·, Вы узнаете, что было здесь без Вас.
На вопрос Ваш, что делается в литер"атурном· мире - ответ немудреный,
то есть все то же: капля меду и бочка дегтю. Мы ожидаем теперь много
хорошего от Белинского: он воротился здоровее и бодрее - только надолго ли,
Бог весть. Но ведь и прогулки за границу, между прочим в Париж, много
помогли ему. Он уж что-то пишет к следующей книжке.
Благодарю Вас за участие к моим трудам. И тут утешительного нечего
сказать. Нового ничего нет, да сомневаюсь, и будет ли. Есть известный Вам
небольшой рассказ, довольно вздорный: он появится в январской книжке. А
теперь он пока у меня, я перечитываю его, кажется, в шестой раз и все никак
не могу истребить восклицательных знаков, наставленных переписчиком черт
знает зачем. Мараю, мараю, где-нибудь да останется. Вот чем пока
ограничивается моя литературная деятельность. А то хожу повеся нос, что не
мешает мне, однако же, исправно кушать и почивать, ношу с собой везде
томящую меня скуку, ко всякому труду, особенно литературному, чувствую
холод, близкий к отвращению, и только вот в эту минуту, то есть за этим
письмом, тружусь с особенным удовольствием, не знаю почему (шестой
комплимент, и уж этот весь чистая правда, иначе письмо не было бы так
длинно). Вы говорите, что у нас талантливые люди пишут мало, а бездарные