"Витольд Гомбрович. Порнография " - читать интересную книгу автора

замке, тяжелое, с лязгом отпирание замков - Иппа с лампой...
- Ну, слава Богу, вот и вы!
Он или не он? Меня поразила и оттолкнула набрякшая краснота его
вздувшегося лица... и вообще казалось, что он весь разбух от опухоли,
которая раздула его члены, разнесла во все стороны его чудовищно распухшее
тело, похожее на мясоизвергающий вулкан... и он, в сапогах, протянул ко мне
свои апокалиптические лапы, а глаза выглядывали из складок туши, как из
форточки. И вот он прижался ко мне, и обнял, и зашептал стыдливо:
- Разнесло меня... черт побери... Растолстел. От чего? Да, наверное,
ото всего.
И, глядя на свои лапы, повторил с безутешной печалью, тихо, про себя:
- Растолстел. От чего? Наверное, ото всего.
И заорал:
- А это моя жена!
После чего буркнул самому себе:
- А это моя жена. И снова заорал:
- А это Генюся, дочка моя, Генютка, Генечка!
И повторил, про себя, почти беззвучно:
- А это Генюся, Генютка, Генечка.
Радушно и учтиво обратился он к нам:
- Как любезно с вашей стороны, что вы приехали, но, Витольд, прошу
тебя, познакомь же меня со своим другом... - Он замолчал, закрыл глаза, но
повторял про себя... губы его шевелились.
Фридерик с подчеркнутой учтивостью поцеловал руку хозяйке дома,
меланхолия которой окрасилась легкой улыбкой, хрупкость которой слабо
затрепетала... и нас затянул омут церемоний знакомства, приглашения в дом,
рассаживания, беседы - после этой нескончаемой поездки, - а свет лампы
расслаблял. Ужин, за которым прислуживал лакей. Клонит в сон. Водка. Борясь
со сном, мы пытались слушать, понимать, был разговор о разных неприятностях,
связанных с АК, с немцами, с бандами, с администрацией, с польской полицией,
с реквизициями - о распространяющемся страхе и насилии... о чем
свидетельствовали оконные рамы, забранные стальными решетками, а также
забитые двери заднего хода... полная закупорка. Сенехов сожгли, в Рудниках
старосте ноги перебили, в усадьбе живут беженцы из Познаньского воеводства,
хуже всего, что ничего не известно, в Островце, в Бодзехове, где фабричные
поселки, все чего-то ждут, затаились, пока тихо, но гром грянет, когда фронт
подойдет... Гром грянет! Да, господа, будет резня, взрыв, бунт.
- Бунт будет! - вскричал он и пробормотал задумчиво, про себя: - Бунт
будет.
И закричал:
- Хуже всего, что и бежать-то некуда! И прошептал:
- Хуже всего, что и бежать-то некуда!
Но лампа. Ужин. Сонливость. Туша Иппы, помазанная густым соусом сна,
здесь же уплывающая в полутьму хозяйка дома, Фридерик и ночные бабочки,
бьющиеся о лампу, бабочки в лампе, бабочки об лампу, и крутая лестница
наверх, свеча, падаю на кровать, засыпаю. На следующий день солнечный
треугольник на стене. Чей-то голос за окном. Я встал с постели и открыл
окно. Утро.

2