"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

иногда соленую, суп из разной зелени или похлебку, наподобие нашей лапши;
часто варили для нас уху или соус с рыбою или похлебку из ракушек. Рыбу
жарили в маковом масле и приправляли тертой редькой и соей). Самыми же
лучшими кушаньями, по мнению японцев, были китовина и сивучье мясо.
Работникам нашим, так как они бывали в России, приказано было стараться
приготовлять кушанье на наш вкус; почему иногда делали они для нас пирожки
из яичной муки с рыбой, довольно вкусные, а иногда варили жидкую кашу - два
русских блюда, которые только они и умели стряпать. Кормили нас, по своему
обычаю, три раза в день. Для питья давали теплую или горячую чайную воду, а
когда водили в замок, то по возвращении давали каждому из нас чашки по две
чайных подогретой саке; то же делали, когда погода была холоднее
обыкновенной.
Так как мы жили почти на открытом воздухе, а погода стала наступать
холодная, то японцы дали и матросам по большому спальному халату, которых у
них прежде не было, а потом им по одной медвежьей коже, а нам по две. Узнав,
что русские не любят спать на полу, велели сделать для нас по скамейке на
каждого для спанья; матросам всем дали одну скамейку, на которой могли бы
они сидеть. Такое внимание их к нам не очень согласовалось с жестокостью
нашего заключения, и странность эта была тогда для нас непостижима.
Кроме дежурных чиновников, ежедневно посещавших нас по очереди, был еще
определен к нам один непременный, на которого было возложено попечение о
нашем продовольствии. Обхождение всех их с нами подало нам повод спросить
одного из чиновников, нельзя ли на задней стороне нашего сарая сделать окно,
чтоб мы могли что-нибудь будь видеть, ибо в теперешнем положении сквозь
решетки, кроме неба и вершин двух или трех дерев, мы не видим ничего. Он не
отказал нам в сей просьбе; тотчас пошел осмотреть, где бы прорубить окно,
спросил о том наше мнение, похвалил выбор и ушел. Мы уже думали, что окно
тотчас будет сделано, но не тут-то было. Когда же мы через несколько дней
повторили нашу просьбу, чиновник сказал в ответ, что японцы берегут наше
здоровье и боятся, дабы мы от холодных северных ветров не простудились, а
потому и окна прорубить нельзя. Тем дело и кончилось.
Октября 6-го и потом почти до исхода сего месяца через день и через два
водили нас к губернатору и по большей части на весь день, так что и обед
работники приносили нам туда.
С половины октября {*50}, когда уже наступили холода, буниос стал
принимать нас не в зале, а в судебном месте, в другой части замка, которое
было точно так же устроено, как и в Хакодате, и орудия наказания были
разложены таким же порядком.
Нельзя дать счета вопросам, которые сделал нам буниос в продолжение
этого времени. Спросив о каком-нибудь одном предмете, к нашему делу
принадлежащем, предлагал он после того сто посторонних, ничего не значащих и
даже смешных вопросов, которые иногда заставляли нас выходить из терпения и
отвечать ему дерзко. Несколько раз мы с грубостью принуждены были говорить
ему, что лучше было бы для нас, если бы японцы нас убили, но не мучили таким
образом. Например, кто бы не вышел из терпения при следующем вопросе. При
взятии нас у меня были в кармане десять или двенадцать ключей от моих
комодов и от казенных астрономических инструментов. Буниос хотел знать, что
в каждом ящике и за каким ключом лежит, а когда я, показав на мою рубашку,
сказал, что в одном сундуке такие вещи, то он тотчас спросил: "Сколько их
там?" - "Не знаю, - отвечал я с сердцем, - это знает мой слуга". Тогда вдруг